Геополитические проекты Г.А. Потемкина
Шрифт:
В воскресенье 25 апреля в 10-м часу утра великолепная флотилия из 12 галер и множества более мелких судов приблизилась к Каневу {438}. Это место было выбрано не случайно: здесь польская граница выходила к Днепру, и король мог, не нарушая закона, запрещавшего ему без позволения Сейма покидать пределы Польши {439}, встретиться с Екатериной П.
Станислав-Август ожидал обстоятельного делового разговора со своей царственной соседкой. Однако Екатерина II предупредила его, что день их встречи будет посвящен исключительно веселью. Она провела Станислава-Августа в свою каюту, где их беседа с глазу на глаз продолжалась не более получаса, король передал императрице еще одну собственноручную записку о польских делах и выразил надежду, что пребывание Екатерины будет более продолжительно.
Сегюр описывает, как выглядела со
По совету Потемкина, Станислав-Август просил Дмитриева-Мамонова сделать так, чтоб императрица задержалась еще на два дня. После обеда Дмитриев-Мамонов провожал Екатерину II со столовой галеры «Десна» на ее галеру «Днепр», тогда же он, видимо, передал ей просьбу короля. Императрица, прекрасно понимавшая, чье распоряжение выполняет фаворит, написала прямо светлейшему князю. «Сказывал мне Александр Матвеевич желание гостя… но ты сам знаешь, что по причине свидания с императором (Иосифом II - O. E.) сие сделать нельзя, и так, пожалуй, дай ему учтивым образом чувствовать, что перемену делать в моем путешествии возможности нету» {441}. Эта записка, написанная вполне доброжелательным тоном, была направлена на галеру Потемкина «Буг», где после обеда находился вместе с князем и Станислав-Август. Возможно, она была показана польскому королю.
В 6 часов вечера Станислав-Август вновь встретился с Екатериной на галере «Днепр» и снова просил ее хотя бы остаться отобедать у него на следующий день. Это предложение вызвало у императрицы раздражение. Ответ она опять обратила к Потемкину, но сделала это уже в более резких выражениях. «Предложение о завтрашнем обеде сделано без вычетов возможностей… Когда я что определяю, то обыкновенно бывает не на ветру, как в Польше часто случалось. Итак, еду завтра, как назначила, а ему (Станиславу-Августу - O. E.) желаю всякого благополучия… Право, батинька, скучно» {442}.
Перед расставанием с императрицей король шепотом спросил у Потемкина, есть ли надежда удержать ее дольше. Григорий Александрович отвечал отрицательно. Князь был раздражен не менее Екатерины и вполголоса выговорил ей за то, что она скомпрометировала его перед королем и всей Польшей, столь сократив это свидание {443}. Вечером того же дня, вернувшись из Канева, куда он провожал короля Потемкин получил от императрицы еще одну записку, в которой она выражала ему свое неудовольствие: «Я на тебя сержусь, ты сегодня ужасно как неловок» {444}.
Все три приведенные выше записки не датированы. Установить время возникновения первых двух помогает Камер-фурьерский церемониальный журнал, подробно фиксировавший события 25 апреля. Третья же, по существу, могла бы относиться к любому другому дню, когда императрица была недовольна светлейшим князем, но эта записка хранится заложенной между первыми двумя, она написана на точно таком же небольшом кусочке бумаги, причем форма обрыва краев записок совпадает, это позволяет сказать, что для их написания был использован один и тот же большой лист, разорванный на три части.
Великолепное торжество, устроенное Станиславом-Августом в честь Екатерины II в Каневе, напоминало именины без именинника и наводило на грустные мысли несоответствием своей пышности столь мизерным результатам политической встречи. «Когда наступила ночная темнота, - рассказывает Сегюр, - каневская гора зарделась огнями; по уступам ее была прорыта канава, наполненная горючим веществом, его зажгли, и оно казалось лавою, текущей с огнедышащей горы; сходство было тем разительнее, что на вершине горы взрыв более 100 000 ракет озарил воздух и удвоил свет, отразившись в водах Днепра. Флот наш тоже был великолепно освещен, так что на этот раз для нас не было ночи. Король пригласил нас к себе, и мы отправились. Он дал великолепный бал, но императрица отказалась участвовать в нем. Напрасно Станислав упрашивал ее остаться еще хоть сутки: пора милостей для него миновала! Екатерина сказала, что боится опоздать и заставить ждать императора, который должен был съехаться с нею в Херсоне» {445}. Судя по описанию искусственного вулкана, режиссер у этого зрелища и других панорамных действ, которые ожидали Екатерину II еще впереди, на землях Новороссии и Тавриды, был один. Вероятно, Потемкин задумывал колоссальный спектакль под открытым небом, как цепь огромных живых картин, и начаться он должен был с Канева, однако премьера оказалась неудачной.
На следующий день по утру Екатерина рассказывала статс-секретарю Храповицкому о своих вчерашних неудобствах: «Князь Потемкин ни слова не говорил; принуждена была говорить безпрестанно; язык засох; почти осердили, прося остаться. Король торговался на 3 и на два дни или хотя бы до обеда на другой день» {446}. Это замечание тоже свидетельствует в пользу того, что третья записка могла возникнуть 25 апреля. [98] Каневская встреча была серьезной неудачей сторонников русско-польского союза. Станислав - Август ждал императрицу шесть недель, потратил на путешествие 3 млн. злотых, но делового разговора, так и не получилось. Перед расставанием Екатерина сказала ему: «Не допускайте к себе черных мыслей, рассчитывайте на мою дружбу и мои намерения, дружелюбные к вам и к вашему государству». Вряд ли подобные уверения могли успокоить короля, так и не получившего желанного ответа на свои предложения. Неудача Станислава-Августа была сразу же использована его противниками: в Варшаве распространились слухи, что во время каневского свидания король, Екатерина и Потемкин составили заговор против Польши, заключив тайный договор о ее новом разделе {447}.
Несмотря на то, что переговоры о неприкосновенности православного населения в Польше и о торговых отношениях с Новороссией, начатые Потемкиным, завершились успешно, светлейший князь не был доволен результатами высочайшего диалога в Каневе и не скрывал этого. Он опасался, что уклончивая позиция России подтолкнет Польшу к сближению с Пруссией и Турцией. Как это и произошло в годы уже близкой русско-турецкой войны.
Еще одним косвенным подтверждением того, что именно австрийская сторона высказывала недовольство возможным вступлением Польши в альянс, являлась попытка Станислава-Августа лично рассеять сомнения Иосифа П. «По отъезде из Канева Станислав-Август поспешил на встречу с императором Иосифом II, надеясь снискать его расположение и отвратить опасность, грозившую ему со стороны могучего и честолюбивого соседа, уже обнаружившего желание свое распространить пределы Галиции.
– сообщал вездесущий Сегюр.
– Император принял его ласково и уверял, что не только не замышляет гибели Польши, но что будет противиться другим державам в случае покушения их на эту страну. Тщетные обещания!… Одна лишь сила упрочивает независимость; она уже потеряна, когда вся надежда возложена на чужое покровительство. Только в случае готовности к борьбе можно внушать уважение к себе и найти союзников вместо покровителей» {448}.
В Каневе Потемкин получил тяжелую политическую пощечину, которая была тем больнее, что императрица выступила в вопросе о заключении русско-польского военного союза не на его стороне, а поддалась влиянию противников светлейшего князя - группировки Воронцова. Однако натянутые отношения между Екатериной и Потемкиным, вскоре сгладились, во всяком случае внешне. Впереди им предстоял еще длинный путь и много совместной работы. В одной из записок императрица сообщает светлейшему князю, что продолжает заниматься текущими делами {449}. Мемуары Храповицкого свидетельствуют, что на боту галеры «Днепр» Екатерина разбирала почту из Москвы, просматривала перлюстрированные письма к Сегюру из Франции, получала секретные донесения резидентов из Берлина {450}.