Георгий Седов
Шрифт:
— Новости, пожалуй, неважные. Из-за них к вам и собрался, вроде как по делу… В бараке у моих соседей не совсем благополучно… Они из-под Вологды. Деревенские плотники… Представьте, не прошло еще трех недель, а у них, чуть не у всех, признаки цинги. Пришли ко мне, просят лекарство: ноги-де пухнут. Спрашиваю: «Какая у вас пища?» Говорят: «Пища обнакновенная — хлебушко». — «А еще?» — «А еще кашу варим». — «И все?» — «Все», — говорят. «А чай и сахар?» — «Нету…» — «Что же вы, умные головы, думали, — спрашиваю, — когда соглашались ехать на Новую Землю, с таким провиантом?» — «А мы, — говорят, — не знали, куда едем. Сбивал нас от подрядчика Агафонова, Петра Ильича, десятник Анисим Тимофеевич.
— А этот Анисим Тимофеевич тут? — перебил рассказ студент-помощник.
— Тут же сидит. Спрашиваю его: «Как же ты сманил сюда мужиков, не узнав как следует, куда едете и какой будет провиант? Ведь здесь лавок нет». — «А мы завсегда, — говорит, — не ведаем, куда повезут. Расеюшка велика, разве узнаешь, какие есть места и острова. Сказывал подрядчик, что работать будем на острове в Белом море, проезд бесплатный, одежа и харч от подрядчика, за лето на брата по шестьдесят рублей выходит, на всем готовом. Отбою не было от мужиков. Шестьдесят рублей на хозяйство, сам знаешь, какие деньги. Вот и поехали. А в Архангельском хозяина и не видели. Выдали нам муки пять мешков, крупы мешок, соли туесок да сала говяжьего корчагу. Да еще сапоги старые с полушубком на каждого. А насчет чаев да сахаров, приказчик сказал, от хозяина распоряжения не было. Вот так и поехали».
Пока художник рассказывал, Георгий Яковлевич незаметно наблюдал за гостем. Видно, молодой человек искренне возмущался. Сломанный палец левой руки так и мелькал перед глазами. Мотались пряди волос и упрямо лезли в глаза. Георгий Яковлевич крепко обругал подрядчика, но в заключение сказал:
— Старая история. Что ж тут возмущаться? Щука есть щука. Щуке пальца в рот не клади. Хоть ваши плотники и дураки, придется все-таки помочь. Дам что возможно. Завтра отправлю на шлюпке ящик мясных консервов, сушеного картофеля, немного чаю и сахару. А остального у самого в обрез. Придется счет представить его превосходительству господину губернатору. Они-то хороши! Вот этак организуют колонию! Даже не поинтересовались, как люди снабжены… Ну, как вам здесь нравится?
— Хорошо здесь. Никуда бы не уехал. Остался бы на зимовку.
— И я остался бы.
— Моя мечта прожить в полярной стране целый год. Написать бы гору этюдов.
— А куда бы их девать стали? — вступил в разговор Заболоцкий.
— Как куда? Написал бы с них картины. Устроил бы выставку. Это необходимо сделать. Борисов лгал. Необходимо показать всем, что такое далекий Север. Это одна из привлекательнейших стран.
— А моя мечта — попасть на полюс. Художник быстро взглянул на Седова. Его лицо было серьезно.
— Как, на самый полюс?..
— Ну, разумеется. Вы думаете — не дойду? Дойду! Я знаю себя и говорю это твердо. И многие из наших могли бы, если б захотели как следует. Как глупо, что никто из русских не пытался достичь полюса. Ведь все мы выросли на снегу. Путешествие к полюсу — черная работа. Нужна привычка к холоду. Нужно знать лед. Я знаю лед и как по нему ходят!
Георгий Яковлевич сжал кулаки, расширил глубоким вздохом грудь.
— Эх, достать бы только денег на экспедицию. — И он ударил кулаком по койке. — Нет. Так или этак — а на полюс я пойду! Даю себе срок два года. Будьте свидетелями!
— Подождите еще один год, — сказал художник. — Я Академию кончу, пойду вместе с вами.
— Идет. Только не отказываться.
— Не откажусь.
— Ну, ладно. Пусть будет крепко!
Седов протянул руку художнику и сильно стиснул ладонь. Лицо его было серьезно.
За чаем Георгий Яковлевич рассказывал о встрече с американской экспедицией к Северному полюсу. Студент и Николай Васильевич хохотали до упаду, когда моряк стал изображать заносчивого начальника экспедиции, как тот хвастал и собирался отрывать чеки из книжки честолюбивого миллионера в штабной палатке у самого полюса.
Художник засиделся у Седова почти до утра. Расстались совсем друзьями. Георгий Яковлевич подарил ему авторский экземпляр своей брошюры «Право женщин на море». На обложке твердым и красивым почерком написал: «Славному,
неустрашимому волку-художнику Н. В. Пинегину на память. Г. Седов. 1910. Новая Земля». Тут же он коротенько рассказал, почему выпустил в свет эту книжку.
Написана она еще в 1907 году. В тот год был созван в Петербурге международный конгресс по судоходству. Хотелось выступить на нем с докладом о женщинах-моряках. Мысли эти возникли давно, при встречах с женщинами-судоводителями. Видел в Константинополе большую американскую яхту, ее целиком обслуживали женщины. И в Архангельске два раза побывал на шхуне поморки Василисы, ставшей во главе мужской команды. Тогда и зародилась мысль о необходимости предоставления женщинам права на морское образование и на штурманский диплом. Почему, в самом деле, женщина не может быть капитаном?
В организационном комитете съезда посмотрели широко открытыми глазами на офицера, предложившего столь странный доклад. Замялись. Обещали обсудить вопрос на бюро. Когда была отпечатана повестка с тезисами докладов, доклада о женщинах-моряках в ней не оказалось.
Седов был взбешен. В тот же вечер переписал доклад набело и на другой день отправился в типографию печатать на собственный счет.
Художник стал часто заходить в седовский лагерь. И Седов посещал иногда колонию, чтобы взглянуть на новые этюды Крестовой губы. Встречались с радостью. Каждый раз говорили о будущей экспедиции к полюсу, спорили о ее снаряжении.
Лето прошло очень быстро. В половине сентября выпал снег. Небо загустело тяжелой синевой. Морская вода казалась маслянистой от мелких кристалликов шуги. Весь залив как будто в белой рамке. У берега стоял широкий белый припай; терлись о его края мелкие, как галька, ледяные катышки. Море больше не пахло йодом.
К этому времени Седов закончил работу. Экспедиция перебралась в колонию. Георгий Яковлевич и его помощник поселились в комнате художника.
Ждали парохода. Он должен был прийти еще в первой половине сентября. Но приближался октябрь, а парохода все не было.
В записках Седова отразилась тревога всей колонии.
«30 сентября в губе появилось сало, а местами она покрылась тонким слоем льда. Приходилось думать, что ежечасно может появиться у берегов губы полярный лед и отрезать путь пароходу, которого мы ждали со дня на день. 1 октября с утра я начал вооружать карбасы, чтобы идти на них домой.
План был такой: идти вдоль берегов Новой Земли, с тем, чтобы, если представится возможность, направиться прямо на материк к Печоре, а в крайнем случае остановиться в Маточкином Шаре или в Кармакулах у самоедов, где были запасы провизии и теплые дома. Я начал принимать серьезные меры, чтобы непременно вывезти людей экспедиции в жилое место. Со мной должен был также отправиться художник Пинегин и чиновник особых поручений при губернаторе Г. (наблюдавший за постройкой колонии). Провизию свою я предполагал оставить промышленникам, чем бы дал возможность и им просуществовать некоторое время. Промышленники, узнав о моем намерении их покинуть, пришли в большое отчаяние… но вскоре горе сменилось неописуемой радостью: в пять часов дня, среди падающего густого снега, на рейде вдруг показался заледенелый пароход «Великая княгиня Ольга Константиновна».