Георгий Седов
Шрифт:
В этот раз на Мурмане случайно оказался корреспондент влиятельной газеты. Газета очень умело поднесла читателям известие о происшествии. Корреспондент трогательно описал трудную жизнь безвестных героев-поморов. Они завоевали полночное море. Но никто о них не знает. Они забыты. Им нет никакой поддержки, нет даже спасения в опасную Минуту. Их семьи, в случае смерти кормильцев, должны идти по миру. Все газеты стали писать о поморах, о Белом море, о Мурмане и о богатствах этого края. В результате газетной кампании был проведен на Мурман телеграф. Кольский полуостров выделен в отдельную единицу — «уезд», с центром в Кольской губе. Там был основан городишко Александровск [17]из
Вероятно, этой «модой» можно объяснить внезапный и необычайный успех талантливого художника Борисова. Уроженец Севера, он выставлял картины и этюды, написанные в Большеземельской тундре и на Новой Земле. Большая часть довольно правдивых этюдов Борисова была приобретена Третьяковым и находилась в его Московской художественной галерее. Петербургский художественный музей купил большое полотно «Страна смерти». Эта картина собирала толпу и на выставке и в музее.
При первом взгляде на полотно зритель не различал ничего, кроме бьющей в глаза кроваво-красной полосы. Она тянулась во всю ширину темного фона картины. Уяснить изображение возможно было только присмотревшись. Всюду горят мрачные отблески кровавого заката, прикрытого черно-лиловыми тучами… Слабо освещены громады ледяных синих скал… Чернильнотемное море… На нем грузно осевшие плавучие льды… Какая страшная страна! Холод. Тишина. Смерть.
Несомненно, художник достиг желанного впечатления. О картине говорили все. Художники спорили о дерзости контраста между черными тучами и просветом огненного неба. Многие видели в манере Борисова влияние его учителя, художника Куинджи. Значительные достоинства находили в картине и художественные критики. Как всегда, они выражали свое мнение туманно. Малопонятные слова критиков — «импрессионизм» и «трансцендентально-космическая душа» — с удовольствием повторялись в гостиных. Художник попал в самую точку. Картина была зачислена в число любимых.
Молодой художник, плывший в 1910 году по Баренцеву морю на пароходе «Великая княгиня Ольга Константиновна», не обладал ни славой Борисова, ни имевшимися у Борисова большими материальными ценностями, полученными в результате удачного выражения «трансцедентально-космической души», точнее сказать — в результате продажи пейзажей Севера любителям живописи и просто богатым людям, пожелавшим украсить произведением модного художника стену своей гостиной. Молодой художник еще не окончил курса Академии художеств и был гол, как сокол. Но он не был новичком в путешествиях. В это лето он собирался в третий раз провести каникулы на Севере и написать новую серию этюдов.
Художника звали Николаем Васильевичем. Он был высок ростом, силен и вынослив, легок на подъем и скор на решения. Среди товарищей по Академии слыл бродягой и чудаком. Художник был рассеян, неровен характером. Вел себя не как все. То молчал, то увлекшись чем-нибудь, подолгу говорил, силился высказать что-то значительное. Начав говорить, не мог сидеть на месте. Он вскакивал и, возбужденно шагая, натыкаясь на мебель, словно слепой, произносил горячие речи. Космы прямых длинных волос падали ему на лицо. Он убирал их от глаз резким встряхиванием головы или своеобразным движением левой руки с торчащим пальцем, пораненным где-то в глуши на Севере во время экспедиции за этюдами. Товарищи из Академии считали его талантливым, с интересом смотрели новые этюды, хвалили их. Обладавшие практической сметкой не одобряли увлечения северными мотивами.
— Чудак парень! Хочет стать пейзажистом и не понимает, что такие картины невиданных мест никому не нужны. Кто купит их? Публика любит знакомое, привычное. Домики, речка с мостиком, церковки на фоне заката, черноземная пашня с ветлой и ручейком, коровки на лугу… Вот это мотивы! Что повезло Борисову — это случайность. Просто были его картины новинкой. Теперь пенки сняты. И сам Борисов это понял. Не выставляет ничего.
Николай Васильевич смешно сердился, когда в таком тоне начинали говорить о материальной стороне его профессии. То же самое случалось, если на горячие тирады о красотах и богатствах Севера получался тупой ответ: «А кому это нужно?» Художник сразу осекался и презрительно замолкал.
Художник искренне любил природу Севера. Готов был месяцами бродить с ружьем и этюдным ящиком в безлюдной глуши. Пароход, на котором он плыл в этом году, шел на Новую Землю. Попав на него, художник не мог дождаться минуты высадки в новых, пустынных местах.
Он знал, что на южном острове Новой Земли есть три маленьких зимовья ненцев, переселенных из Большеземельской тундры с целью защиты острова от притязаний иностранцев на пустующую землю. Но на северном острове, куда в этом году в первый раз направлялся пароход, нет ни одного поселка. Пароход везет разнообразные постройки и людей для первой колонии на северном острове в Крестовой губе. Председатель Архангельского общества изучения русского Севера, оказавший содействие художнику в получении бесплатного проезда на Новую Землю, рассказал, чем вызвано решение заселить и северный остров. Настояло Министерство иностранных дел. Норвежцы снова стали интересоваться необитаемой частью Новой Земли. В предыдущем году геолог Русанов обнаружил там несколько норвежских поселков. России опять грозила потеря этого острова.
Пароход шел до Новой Земли почти трое суток. За это время художник успел приглядеться к пассажирам. Среди всех выделялся высокий моряк с широким, почти голым черепом. Одет он был в военную форму. Капитан сказал, что моряк едет в Крестовую губу. Он начальник гидрографической экспедиции. Фамилия — Седов.
Когда художника знакомили с моряком, тот был окружен группой пассажиров. Видно было, человек этот обладал способностью привлекать к себе людей и быстро сходиться с ними. Он постоянно что-нибудь рассказывал и заразительно смеялся. Было что-то влекущее и простое в его сияющей улыбке и блеске глубоко сидящих глаз.
В этот раз Седов рассказывал пассажирам о недавнем путешествии по якутской тайге к дальней реке Колыме. Незаметно для себя художник заслушался. Таежная глушь, дикость неведомых рек, унылые заснеженные тундры и льдами покрытое море — все незнакомое оживало как виденное.
Вот моряк рассказывает о происшествии в устье реки Коркодона. Медведь напал на промысловую избушку в тайге. В ней — одинокий охотник, без ружья: оно осталось в лодке. С собой только нож и длинный ремень. Медведь ворвался в избушку. Удары могучих лап. Страшная раскрытая пасть. Ужас. Кровь. Раны. И победа над страшным зверем. Стыла в пасти умирающего зверя обмотанная ремнем рука. Маленьким ножом, засунутым в горло медведя, мужественный охотник добрался до сонной артерии…
Все вздыхали облегченно. А моряк начинал про другое.
Новая Земля открылась на третий день плавания. Сначала показались на горизонте верхушки белых гор, похожие на облака. Затем выделилось нечто вроде низенького острова. Это был далеко вдавшийся в море низменный мыс Гусиная Земля. Яснее обозначилась горная цепь. Седов и художник стояли рядом. Опираясь на планшир, они следили, как поднимается из моря Новоземельский хребет. Изгибаясь слабой дугой, он терялся где-то на северо-востоке. Новая Земля — длиной в тысячу верст!