Герцог и служанка

Хеймор Дженнифер

Как же он хотел сам стать этим человеком! Но он не мог.

Сейчас он закован в кандалы в подземелье, а потом… Потом тоже не сможет.

Гаррет отпустил ее руку.

— Теперь иди.

Кейт накрыла ладонями железные наручники на его руках.

— Как бы я хотела тебя освободить! — порывисто прошептала она. — Правда. Прямо сейчас.

Она уже его освободила. Вчера вечером и позавчера. Она подарила ему надежду. Он победит Фиска и при этом не станет играть на ее чувстве чести. Он не причинит ей боли осознанно.

И

все-таки, в конце концов, это неизбежно, потому что он убьет ее брата.

Гаррет впервые в жизни пожалел, что должен это сделать.

Кейт запустила пальцы в его волосы.

— Ой, у тебя и здесь шрамы… — Она провела пальцами у него за ушами.

— Да. — Он закрыл глаза. Это — дело рук ее брата. — Эти раны… Из-за них я забыл, кто я такой.

— Но теперь ты помнишь?

— Помню.

Она притянула его голову к себе, коснулась носом носа, поцеловала в губы — сначала вопросительно, потом нежно, потом властно. Руки ее сомкнулись у него на затылке.

Ее губы двигались мягко и чувственно, и гнев и отчаяние Гаррета истаяли, испарились. Огонь, что разгорался у него в крови, под кожей, в чреслах, сжег их дотла. От внезапной и острой потребности овладеть ею, сделать своей, несмотря на кандалы и цепи, Гаррет застонал.

Кейт резко отстранилась. Он смотрел на нее. В голове метались разрозненные мысли. Она сестра Фиска. Как такое возможно?

Она снова прижала его к себе, но на этот раз не поцеловала, а просто прикоснулась щекой к его небритой щеке.

— Спасибо тебе, — прошептала она.

Он не мог ответить ничего более-менее разумного, поэтому просто молчал и наслаждался ощущением ее теплой нежной кожи. В конце концов, она повернулась и поцеловала его в щеку, а потом отстранилась.

— Тебе надо поесть. Холодная каша отвратительна.

Гаррет посмотрел на Кейт:

— Поем.

— Хорошо. — У двери она помедлила и обернулась. — Потом я принесу тебе ужин и каких-нибудь книг, чтобы ты не умер со скуки.

Он кивнул, всей душой надеясь до ужина сбежать.

Кейт все продолжала облизывать губы и не могла остановиться. Она все еще ощущала прикосновение Гаррета на них, ощущала его язык и жесткую щетину.

Что, скажите на милость, ей делать? Зачем Уилли дал ей здание заботиться о Гаррете? Он видел их с Гарретом у пруда и наверняка понимает, что они не могут противостоять притяжению друг друга. Неужели это проверка на верность?

Сейчас она понимала Уилли меньше, чем когда-либо. Но Уилли не дурак. Какую бы линию поведения он ни избрал, он делал это с определенной целью. Нужно быть осторожной, столько от нее зависит, сумеет ли она выяснить истинные намерения Уилли касательно Гаррета, ее самой и бедной леди Ребекки.

Размышляя об этом, она спешила по заросшей тропинке, которая вела от Дебюсси-Мэнора к главной дороге. Она шла прямо-таки непозволительно. Где же в последние дни пропадает Берти? Она не видела его, что довольно странно, если он не спал и не работал, то непременно отирался у очага в кухне Дебюсси-Мэнора и «грел старые косяки».

Кейт взглянула на небо. Если поспешить, то она успеет сделать крюк и заскочить к нему домой. Нужно проверить, все с ним в порядке, и напомнить постричь дорожку.

Она пошла быстрым шагом по тропинке, ведущей к дому, выстроенному в том же самом тюдоровском стиле, что Дебюсси-Мэнор: белые стены, деревянные балки. За домиком, за рядом деревьев, в ложбинке бежал крохотный ручеек, вытекал из пруда, вырытого за особняком при предыдущем маркизе. Некогда этот пруд считался жемчужиной поместья, однако после смерти леди Дебюсси за ним перестали ухаживать, и теперь поросшие мхом берега обрамляли вонючую и грязную воду.

На подходе к домику Кейт услышала негромкий звук, похожий на тихий скулеж, словно внутри было заперто раненое животное.

Кейт замедлила шаг. В груди у нее все сжалось от страха. Она сглотнула и заставила себя подойти еще ближе. Надо было бы окликнуть Берти, но не хватало сил. Что, если он заболел? Может, у него случился удар и теперь он страдает?

Тропинка вела к торцу дома, и Кейт решила сначала заглянуть в окно. С глухо бьющимся сердцем она приникла к чистому пятнышку на замызганном стекле.

Глаза не сразу привыкли к полумраку, царившему внутри. А потом она инстинктивно закусила кулак, но отвести взгляд не смогла.

Внутри она увидела Уилли с женщиной. Оба были совершенно нагие. Кейт не сразу поняла, что происходит. Уилли стоял спиной к окну, женщина — на кровати на четвереньках, и он вторгался в нее сзади, держа за бедра. Оба издавали глубокие гортанные звуки удовольствия.

И это была не леди Ребекка — пышная, с округлыми формами, совсем не похожая на стройную леди Ребекку. Светлые локоны кольцами ниспадали на спину, ничуть не напоминая темные прямые волосы леди Ребекки.

Уилли бормотал грязные, оскорбительные слова, и женщине, похоже, это нравилось, потому что она отвечала с каким-то необычным акцентом «Да!» и «Давай еще, Уильям».

Пока Кейт, застыв от ужаса, наблюдала эту сцену, Уилли намотал на кулак волосы партнерши и оттянул ее голову назад так, что Кейт увидела ее профиль. Женщина начала извиваться от похоти и кричать:

— Да, да! Еще, сильнее!

Кейт с трудом оторвалась от этого дикого зрелища, заставила себя отвернуться и пойти прочь. Первые пару миль пути единственное, что она чувствовала, — это всепоглощающее сочувствие к леди Ребекке и злость к брату.

Она никогда не знала Уилли. Никогда. После возвращения в Кенилуорт он был так добр к ней. Так спокоен и заботлив. Но неужели он внутри был злым? Возможно ли, что война и смерть Уоррена превратили его в чудовище?