Герцог и я
Шрифт:
— Вы очень заботливы, миссис Коулсон.
Дафне смертельно захотелось пригласить экономку присесть, выпить с ней чаю, но еще больше захотелось поделиться своей бедой, не стесняясь поплакать при ней.
Однако она не попросила ее остаться, и женщина ушла.
Вгрызаясь в печенье — голод все же давал о себе знать, — Дафна решила, что не задержится ни на минуту в этом замке, а отправится в Лондон, к себе домой.
Глава 19
Новоиспеченная герцогиня Гастингс была замечена
Мы настаиваем на своей версии происшедшего, так как хорошо знаем, что не услышать голоса мисс Фезерингтон может только тот, кто совершенно глух…
«Светская хроника леди Уислдаун», 9 июня 1813 года
Сердечная боль, насколько теперь знала Дафна, никогда не проходит, она просто видоизменяется. Острая, как кинжал, боль, которую человек ощущает при каждом вздохе, уступает место более слабой, тупой — ее чувствуешь постоянно, каждое мгновение, она не дает забыть о себе.
Дафна покинула замок Клайвдон на другой день после отъезда Саймона и отправилась в Лондон с намерением возвратиться в родной дом. Однако еще в дороге поняла, что это означало бы полное признание своего поражения и повлекло необходимость прямо отвечать на множество малоприятных вопросов со всех сторон, в первую очередь от своих домашних. Поэтому чуть ли не в самую последнюю минуту она велела кучеру отвезти ее в лондонский дом Гастингса. Таким образом она сможет находиться, как и положено всякой замужней даме, в своей собственной резиденции и в то же время совсем недалеко от жилища Брид-жертонов, куда будет иметь возможность в любой момент обратиться за помощью или советом.
Итак, сделав над собой определенное усилие, она поселилась в доме, где никого не знала и никто не знал ее, и, познакомившись со всем штатом прислуги, принявшей ее без лишних вопросов, но с плохо скрываемым любопытством, начала новую жизнь хозяйки этого дома и отвергнутой жены.
Первым человеком, кто немедленно посетил ее на новом месте, была собственная мать, что, в общем, неудивительно, поскольку никому больше Дафна не сообщила о своем приезде.
— Где он? — Таковы были самые первые слова леди Вайолет Бриджертон.
— Ты спрашиваешь о моем муже, мама?
— Нет, о твоем двоюродном дедушке Эдмунде! — с негодованием ответила мать. — Разумеется, о муже. Куда он подевался?
Дафна предпочла не смотреть матери в глаза, когда ответила:
— Кажется, улаживает дела в каком-то из загородных имений.
— Тебе кажется?
— Ну… я знаю это.
— А знаешь ли ты, дочь моя, отчего ты не с ним?
Дафна намеревалась солгать. То есть придумать что-нибудь насчет кляузных дел с арендаторами или, того почище, какой-нибудь опасной эпидемии, поразившей поголовье скота… Или еще какую-то небылицу, из-за которой ее присутствие было нежелательно или опасно… Но у нее затряслись губы, наполнились слезами глаза и голос дрогнул, когда она чистосердечно призналась:
— Он меня не взял с собой, мама.
Вайолет обняла дочь.
— Что произошло, Дафф? — негромко спросила она.
Дафна опустилась на софу рядом с матерью, которая не выпускала ее руки.
— О, мама, мне так трудно все объяснить.
— Все-таки попытайся, дорогая.
Дафна покачала головой. До этих пор она, пожалуй, никогда в жизни ничего не утаивала от матери. Это было не в ее привычках.
Однако сейчас другое дело. Сейчас речь шла не о ее, Дафны, а о чужой тайне, которую она не чувствовала себя вправе выдать никому, даже собственной матери.
Дафна погладила ее руку.
— Все будет хорошо, мама.
Но слова звучали неубедительно.
— Ты уверена? — спросила мать.
— Нет, — призналась дочь, глядя в пол. И потом, подняв глаза, добавила:
— Но хочу в это верить.
После ухода матери Дафна снова прикоснулась рукой к своему чреву и начала молиться. О том же, о чем и раньше.
Следом за матерью Дафну посетил ее брат Колин. Она как раз вернулась с очередной прогулки и застала его в гостиной. Вид у него был весьма воинственный.
— О, — сказала она, снимая перчатки, — нашел наконец время посетить меня.
— Что у тебя происходит, черт возьми? — вместо обычных приветствий спросил он.
Выражаться гладко и изящно, как их мать, он явно не умел. Дафна молчала.
— Отвечай! — крикнул Колин. — Меня ты не проведешь!
Она на мгновение прикрыла глаза. Только на мгновение, чтобы успокоить головную боль, терзавшую ее последнее время. Ей совсем не хотелось изливать свои беды Колину, даже поведать ту малость, что она сказала матери. Хотя она была уверена: кое-что Колину уже известно.
Откуда у нее брались силы переносить все в полном одиночестве — она не знала, но по-прежнему не считала возможным делиться с кем бы то ни было чужой тайной, ставшей, к несчастью, и ее собственной. И потому строила, пыталась выстроить оборонительные сооружения, чтобы укрыться за ними от сочувствия, а значит, и от участия других. Подняв голову и глядя прямо в глаза брата, она спросила:
— О чем ты говоришь? Что за тон?
— Я говорю о твоем так называемом муже, сестра. Где он, черт его дери?
— Он занят своими делами, — ответила Дафна. Это звучало гораздо лучше, чем «он меня бросил».
— Дафна, — голос у Колина смягчился, — скажи, что случилось? Мама сама не своя.
— Почему ты в городе, Колин? — вместо ответа спросила Дафна, стараясь говорить спокойно, даже безмятежно. — Где остальные?
Она сбила его наступательный порыв, и он ответил тоже вполне мирно:
— Энтони и Бенедикт уехали на месяц за город, если ты про них.
Дафна с трудом сдержала громкий вздох облегчения. Не хватало здесь только ее старшего брата с его вспыльчивым темпераментом и сложными представлениями о чести семьи. Не так давно она почти чудом сумела предотвратить убийство. Получится ли это еще раз, она не знает. С Колином общаться в нынешней ситуации все-таки значительно легче.