Герцог и я
Шрифт:
И как раз в этот момент он сказал:
— Дафна, я приказываю тебе прямо сейчас ответить мне, где скрывается этот негодяй!
Она гневно посмотрела на брата. Если ей позволено время от времени ругать своего супруга определенными словами, то ее братьям — никогда!
— Если не ошибаюсь, Колин, — с холодной яростью сказала она, — произнесенное тобой слово «негодяй» относится к моему мужу?
— Ты совершенно права, дьявол меня возьми! Я…
Она не дала ему договорить.
— Я вынуждена, Колин, просить тебя покинуть мой дом! —
Он посмотрел на нее с таким изумлением, словно у нее на голове выросли рога.
— Что ты сказала?
— Я сказала, что не собираюсь обсуждать с тобой мои семейные дела, а потому, если тебе нечего произнести, кроме нескольких грубых ругательств, лучше будет, если ты уйдешь.
— Ты не посмеешь меня выгнать, сестрица! Она вздернула голову.
— Это теперь мой дом, — сказала она.
Колин, все еще не веря, что правильно понимает ее слова, беспокойно огляделся. Да, он не в своем доме, а женщина, которая продолжает оставаться его сестрой, действительно герцогиня Гастингс и хозяйка этой гостиной и всего дома тоже. Вполне самостоятельная женщина.
Он подошел к ней, коснулся руки.
— Дафф, — негромко проговорил он, — я оставляю все это на твое усмотрение.
— Благодарю.
— Но ненадолго, — предупредил он. — Не воображай, что мы допустим, чтобы такое положение длилось неопределенное время…
Оно не будет длиться неопределенное время, продолжала твердить себе Дафна и полчаса спустя после ухода брата. Не должно и не будет. Потому что через какие-нибудь две с половиной недели она узнает то, что хочет узнать больше всего на свете.
Каждое утро она теперь просыпалась в волнении: случится или не случится то, что, как она уже знает, должно означать осуществление или крах самого заветного ее желания.
Каждое утро, вставая с постели, она смотрела на простыни и с затаенной радостью отмечала их девственную белизну: никаких следов крови. Хотя в общем-то сроки еще скорее всего не наступили. И она молила небо, чтобы, когда наступят, все оставалось по-прежнему: такая же снежная чистота.
Спустя неделю после того, как — по ее подсчетам — должны были начаться месячные, она позволила себе осторожно надеяться на счастливый исход. Правда, и раньше у нее бывали задержки на несколько дней, но никогда еще так надолго.
А еще через неделю она уже счастливо улыбалась каждое утро, ощущая себя владелицей бесценного сокровища, о котором пока никто не знает, но которое она вскоре перестанет скрывать (да и как это сделать?) от окружающих. Однако в настоящее время никому ни слова! Ни матери, ни братьям, не говоря уж о Саймоне.
Вины за свою скрытность — особенно перед мужем — она не чувствовала. В конце концов, это он скрывал от нее правду, да еще какую, — что он мог быть отцом. А потом еще худший обман — поступал почти как Онан из Ветхого Завета: изливал свое семя на землю.
Но в большей степени хранить тайну от Саймона ее понуждала боязнь, что своими действиями — осуждением, гневом — он испортит всю радость, которую она чувствовала теперь. Однако она отправила записку управляющему замка Клайвдон с просьбой сообщить, где сейчас находится герцог.
В конце третьей недели разлуки с Саймоном она решилась все-таки написать ему письмо.
Случилось так, что не успел еще застыть сургуч, которым она запечатала свое послание, как перед ней предстал ее брат Энтони собственной персоной. И персона эта выглядела чрезвычайно возбужденной, чтобы не сказать — разъяренной.
Он просто ворвался без всякого предупреждения в комнату, где она сидела и где никак не предполагала принимать кого бы то ни было, а потому даже и думать боялась о том, скольких слуг, включая дворецкого, этот незваный гость раскидал на своем пути.
Она хорошо знала, что в таком состоянии старший брат бывает неуправляем, даже опасен, но не удержалась от язвительного тона, которым поинтересовалась:
— О, как ты здесь очутился? Неужели наш дворецкий сбежал из дома?
— Ваш дворецкий на месте, — заверил ее Энтони.
— Это меня несколько успокаивает.
— Оставь свои шуточки, Дафна! Где он?
— Он?.. Ах, да… Как ты видишь, здесь его нет.
— Я убью его на этот раз! По-настоящему!
Дафна поднялась из-за стола, глаза ее сверкнули.
— Нет! Ты не сделаешь этого!
Энтони приблизился к ней почти вплотную — так, что ей пришлось отступить на один-два шага, и произнес почти торжественно:
— Я поклялся перед вашей женитьбой, что сделаю это, если…
— Если что?
— Если он… — Энтони немного понизил голос, — если он причинит вред твоей репутации, черт возьми! А также если ранит твою душу.
— Моя душа в полном порядке, Энтони, — спокойно возразила она, непроизвольно прикасаясь рукой к животу. — Как и все остальное.
Если ее последнее утверждение и прозвучало несколько странно, то Энтони не заметил этого. Его внимание привлек конверт со свежей сургучной печатью, лежащий на столе.
— Что это? — спросил он.
Она проследила за его взглядом, который упал на письмо, только что вымученное ею, и ответила:
— Это? Ничего, что могло бы тебя интересовать.
С этими словами она взяла в руку злосчастный конверт.
— Ты уже переписываешься с ним? — громовым голосом крикнул он. — Меньше чем через два месяца после свадьбы ты пишешь ему письма?.. Отвечай! Только не лги мне! Не лги! Я заметил его имя на этой бумаге.
Свободной рукой Дафна смяла лежащие на столе листы с черновыми набросками своего короткого послания и выбросила их в мусорную корзину.
— Это не твое дело, Энтони, — сказала она голосом, дрожащим от возмущения и чуть-чуть от страха.
Взгляд Энтони уперся в корзину для мусора, и Дафне показалось, он готов вытащить оттуда смятые листки и ознакомиться с их содержанием. Однако он не сделал этого, а повторил уже сказанное раньше: