Герцог и я
Шрифт:
Он затряс головой — так собака отряхивается, когда вылезает из воды.
— Нет, нет, нет!.. Дафна, Дафна, Дафна!..
Она не могла сдержать улыбку:
— Что, Саймон?
Он задумчиво почесал затылок:
— Ты не все понимаешь. Видишь ли…
Он замолчал и молчал долго, пока она не спросила:
— Чего я не понимаю, Саймон?
— Я никогда… слышишь, никогда не хотел тебя обидеть.
В его глазах была печаль совершенно трезвого человека.
— Знаю, Саймон.
— Но я не могу… не могу
Он с болью выкрикнул последнее слово, на которое она ничего не ответила.
— Потому что, — продолжал он, — всю мою жизнь он меня побеждал. Был надо мной. Всегда. А сейчас я хочу реванша. Хочу победить. Я… — он ткнул себя в грудь большим пальцем, — хочу узнать вкус победы.
— О Господи, Саймон, — прошептала она. — Ты давно уже узнал его. Давно победил. Только сам до сих пор не понял этого… Да, да! — крикнула она, потому что он покачал головой. — Уже когда начал говорить без запинки. Когда пошел учиться. Обрел друзей. Когда ездил по разным странам. Это все были твои победы. Малые и большие. Как ты этого не понимаешь? — Она стала трясти его за плечи. — Почему не хочешь признать себя победителем?
Он снова покачал головой:
— Хочу победить его в главном. Главном для него. То, о чем ты говорила, он и сам хотел от меня. И получил. Но он не п-получит с-самого для н-него г-главного… Н-наследника т-титула. И т-тогда… т-тогда…
Боже, подумала она, как он начал опять заикаться! Надо его остановить, пока не случилось худшего. Господи, как ей жалко его, как она его любит!..
— Саймон! — воскликнула она. — Замолчи, не надо больше!
— Н-не оставляй м-меня… — услышала она. — Пожалуйста… Все меня оставляют… Он… Энтони… ты… Лучше наоборот: вы оставайтесь… а я… я уйду…
«Что он говорит? Что говорит? Он слишком пьян… И очень устал».
— Ты должен лечь, — сказала она дрогнувшим голосом. — В мою постель. Сейчас же… Надо выспаться.
— Ты останешься со мной, Дафна?
Было оплошностью так отвечать, она это знала, но тем не менее произнесла со вздохом:
— Я останусь с тобой.
— Как хорошо, — пробормотал он сонным голосом. — Как хорошо… Потому что я не могу без тебя. Помни это…
— А теперь пойдем, — сказала она нарочито бодрым голосом. — Помоги мне.
Она чудом дотащила его до постели и свалилась на нее вместе с ним. Но тут же вскочила и, наклонившись над его башмаками, начала стаскивать их. Опять же ей помог опыт, накопленный со своими братьями: она твердо знала, что тянуть нужно с пятки и делать это изо всех сил. Что привело к тому, что с башмаком в руках она дважды оказывалась на полу — так крепко, мертвой хваткой обтягивали они ноги Саймона.
— Господи, — проговорила она, тяжело дыша, — а еще утверждают, что женщины — мученицы моды.
Саймон произвел звук, похожий на храп.
— Уже спишь? — с надеждой спросила она, закидывая
Каким юным и умиротворенным выглядел он сейчас с закрытыми глазами. Длинные темные ресницы бросали тень на щеки, пряди волос почти закрывали лицо.
— Спи, дорогой, — прошептала она, приглаживая ему волосы.
Но, как только она отошла на шаг, он встрепенулся, открыл глаза.
— Ты обещала остаться, — с детской обидой сказал он.
— Я думала, ты крепко спишь.
— Все равно ты не должна нарушать обещания. Он потянул ее за руку, и она прилегла рядом с ним.
От его тела исходило приятное тепло; он был с ней, принадлежал ей, и на какое-то время она забыла о том, что произошло между ними, — об их размолвке, о безысходности положения, в котором оба очутились. Сейчас ей было хорошо и спокойно.
Спустя час с лишним она проснулась, безмерно удивленная, что вообще могла уснуть. Саймон лежал рядом в той же позе, тихонько похрапывая.
Легко и нежно она коснулась его щеки.
— Господи, что мне делать с тобой? — чуть слышно шепнула она. — Я люблю тебя, люблю, но мне ненавистно то, что ты делаешь с самим собой… И со мной…
Он пошевелился, и она испугалась, что он не спит и слышит ее вырвавшееся наружу признание. Крик души, не предназначенный для других ушей.
Однако он не открыл глаза и выглядел по-прежнему юным, безмятежным, безгрешным! С таким легко говорить, высказывать самые сокровенные мысли.
Пусть спит. Не нужно тревожить его ни своим шепотом, ни своим присутствием. Тем более если, проснувшись, он увидит, ощутит ее рядом с собой, то может подумать: она согласилась, приняла его условия их будущей семейной жизни. А это не так…
— Клянусь, — прошептала она, — это не так…
Осторожным движением она попыталась отодвинуться от него, подняться с постели. Это не удалось. Его руки удержали ее, сонный, как и раньше, голос пробормотал:
— Нет… не уходи.
— Но, Саймон… Я…
Он притянул ее к себе, и она невольно ощутила, как он возбужден.
— Саймон, — прошептала она, — ведь ты почти спишь.
Она была крайне удивлена, что мужчина может желать женщину даже во сне.
Он что-то промычал вместо ответа, но не ослабил объятий и не предпринимал никаких попыток овладеть ею.
Все же она освободилась из его рук и теперь могла смотреть на него со стороны. Ей подумалось, что ему сейчас мучительно неудобно в тесной одежде, оттого он дышит так прерывисто, с хрипами.
Легкими прикосновениями она принялась расстегивать пуговицы на его куртке, на рубашке, увидела гладкую смуглую кожу.
Он слегка вздрагивал, беспокойно дышал, и к ней внезапно пришло странное чувство своего всевластия над ним: вот он лежит, такой красивый, сильный, умный, — и она может делать с ним все что хочет.