Герцог всея Курляндии
Шрифт:
Надо признать, у Алексея Михайловича оказался недюжинный талант к самопиару. Не знаю уж, что наговорили казакам его подручные, но замена смертной казни на ссылку воспринималась многими как манна небесная. Часть бунтовщиков, получив по щам, моментально пришла в чувство. Такие казаки кались и целовали крест в том, что будут верно служить. Ну а оставшимся предлагали познакомиться поближе с курляндским палачом. Как ни странно, упорствовать никто не стал. Видимо, надеялись сбежать, прибыв на место.
Чтобы отбить подобное желание, пришлось проводить разъяснительную работу с помощью тех, кто уже побывал в дальних странах. И нет, это не были уговоры. На авантюристов и головорезов уговоры не действуют. Это был
В зависимости от поведения, казаки получат доступ к оружию и смогут неплохо обосноваться. Зимы там нет, добыть еды не проблема, и главное - не ссориться с голландцами, которые могут помочь в случае чего. Зато местное население можно нагибать так, как подскажет фантазия. В ответ, конечно, тоже может неслабо прилететь, но вряд ли казаков этим испугаешь, тем более, если они сумеют взять золото. Ну и рабами торговать можно, благо курляндские купцы дадут за них приличную цену. На Тобаго и американском континенте все еще не хватает дешевой рабочей силы. Так что работорговля - это прибыльный бизнес надолго.
Наверное, я, как человек более поздней эпохи, должен был испытывать к рабству отвращение. Однако у меня не было никакого желания изображать из себя борца за права чернокожих. Да и отец не понял бы такого фердебобля. Я и так показал себя гуманным типом, вступившись сначала за старообрядцев, а затем за казаков. Ну а то, что мое милосердие базировалось на некоторой выгоде, никого не удивляло. Для жителей 17 века было бы странно, если бы я вел себя иначе.
Вполне вероятно, на меня действительно воздействовал окружающий век. А может, сказывались гены тела, в котором я оказался. Как-то так получалось, что я чисто машинально начинал просчитывать выгоду от того или иного поступка. И, несмотря на ворчание отца, по поводу трат на Академию, это тоже не было благотворительным проектом. Помимо научных открытий, ученые работали над конкретными заданиями на благо Курляндии. Ну а поскольку плату за это получали соответствующую, как и патентные отчисления, то никто не возмущался. Наоборот. Горели энтузиазмом. Впрочем, до появления чистых ученых-теоретиков было еще далеко. Багаж знаний только накапливался, а потому их требовалось постоянно проверять на практике.
– Что нового в Академии?
– поинтересовался я у Гука, которого оставил за главного на время своего отсутствия.
– Поступили несколько предложений от научных сообществ разных стран, - сообщил Роберт.
– Сманивают наших ученых.
– И кто-нибудь согласен?
– Думаю, Кольбер все-таки уговорит Гюйгенса.
– Ну, это ожидаемо, - вздохнул я.
– Христиан уже отказался от места главы Курляндской Академии. Видимо, Парижская кажется ему престижней.
Что сказать? Гюйгенс изначально был одиночкой, для которого наука - всего лишь средство. Это отнюдь не умаляет его гениальности. Но Христиан никогда не погружался в научный процесс целиком, как тот же Глаубер. И занимался только тем, что ему самому интересно. Я периодически с этим боролся, но результаты не впечатляли. Что ж. Пусть теперь Кольбер попробует направить гений Гюйгенса на благо Франции. Переписка между нашими Академиями не утихнет, обмен научными открытиями тоже, так что я не слишком переживал.
Да и было кому подхватить Академию. Благо, в Курляндии уже было достаточно гениальных ученых. И я предоставлял им широкое поле деятельности. Тот же Жан-Батист Дени, когда Палата депутатов Франции законодательно запретила переливание крови от животных человеку, обратился за продолжением экспериментов именно к нам. Я, правда, направил бурную энергию в другое русло - целая команда гениальных ученых занялась исследованием крови.
Расмус Бартолин, Марчелло Мальпиги, Ян Сваммердам, Ричард Лоуэр, Антони ван Левенгук... не имена, цела плеяда звезд! Моим делом было задать им нужное направление. Ну не может быть, чтобы эти светлые головы не открыли группы и резусы крови! Вот это будет прорыв!
– А Ньютона англичане не сманивали?
– поинтересовался я у Гука.
– Лучше бы не сманивали, - хмыкнул он.
– После того, как Исаак получил степень магистра наук, ему выделили для жилья собственный каменный дом. Да и оклад ему вы назначили приличный. А англичане пообещали должность профессора математики и оптики плюс 100 фунтов в год. Это когда он на одних только патентных отчислениях больше зарабатывает!
– Похоже, Исаак оскорбился, - невольно улыбнулся я. Самоуверенности у Ньютона было выше крыши. Разумеется, и причина для нее была, но иногда это раздражало, если честно. Исаак был убежден, что его род восходит к шотландским дворянам XV века, и только мое нежелание обнародовать непонятные знания не позволяла поставить Исаака на место, сообщив, что еще полторы сотни лет назад предки его были бедными крестьянами.
– Он был удивлен, что именно меня назначили ответственным за Академию, - признал Гук.
– Но Исаак совершенно не умеет учить!
– пояснил я собственное решение.
После того, как Ньютон получил степень магистра, ему передали группу студентов, с которыми он несколько часов в неделю занимался стандартными учебными предметами. Занимался добросовестно, ничего сказать не могу, но как преподаватель оказался абсолютно беспомощен. Ну и как такого человека ставить руководить Академией? Он ученый. И, как и многие гении, раздражается, когда окружающие не понимают элементарных (на его взгляд) вещей. Нет, на Исаака у меня были другие планы. Я думал поставить его во главе Курляндского Научного Сообщества. А Академию отдать под контроль Гуку.
Вот кто умел и желал учить окружающих! Роберт создавал потрясающие пособия и стал соавтором моей книги для детей, где в игровой форме подавались основы точных наук. Шедевр должен был получиться ничем не хуже моих приключенческих романов. Кстати, увидев рисунки в стиле комиксов к книге, которая как раз находилась в процессе написания, Гук уговорил меня сделать иллюстрации и к детской книжке. Пусть более простые, но не менее веселые.
– Наконец-то! Именно вас я и искал. Мне казалось, что вы в первую очередь поинтересуетесь, как продвигаются дела с моим экспериментом. Все-таки, дело касается вашего здоровья!
– Марчелло Мальпиги надвигался на меня с неумолимостью тяжелого танка.
Этот худощавый итальянец с копной густых темных волос и острым носом оказался на удивление активным. Не зная о перспективах стать врачом папы, он прекрасно себя чувствовал в качестве врача герцогской семьи. И активно сотрудничал с Глаубером. А уж как преподаватель медицины в Академии он оказался и вовсе выше всяких похвал. Однако иметь собственного лечащего врача означало быть под постоянным его контролем. Особенно в случае недомогания.
Я, правда, не считал, что сильно пострадал. Подумаешь, сломанный нос и выбитый зуб. А небольшие царапины мне на месте залечили. Не зря же я брал с собой лекарский обоз. Понимал, что в 17 веке даже несерьезное, казалось бы, ранение может стать причиной очень больших неприятностей. Однако в остальном проблемы не видел. А вот Мальпиги считал иначе. И расстроился, когда мой нос обзавелся небольшой горбинкой. А уж выбитый зуб и вовсе стал вызовом его профессионализму.