Герцогиня оттон Грэйд
Шрифт:
— Это потому, что ты не должна достаться Грэйду, — холодно отрезала императрица. И с ненавистью в каждом слове продолжила: — Я хочу, чтобы он страдал так, как страдаю я. Чтобы просыпался каждый день, ощущая боль потери в разодранном сердце. Чтобы проклял себя и весь мир, чтобы… Чирик!
Невзирая на то, что мне прекрасно было известно, по какой причине я слышу этот забавный звук, удержаться от реплики не сумела.
— Боюсь, поведение вашего величества никоим образом не может склонить меня к желанию приобщиться к столь сомнительному
Кассилия нахмурилась, соединила пальцы, напрягла их и глядя мне в глаза, повторила требовательное:
— Чирик!
— Интересно, — продолжая самым неподобающим образом для леди издевательски улыбаться, проговорила я, — а на его высочество принца Теодора ваши приказы действуют?
— Не все и только при определенных условиях, — прошипела императрица. — Во имя морского дьявола, что происходит?!
Не проявляя ни малейшего желания ответить на вопрос, я задала интересующий меня:
— А на леди Диану вы также оказывали влияние?
— Лишь один раз, когда девчонка увлеклась моим сыном настолько, что напрочь забыла о планах церкви на данный брак. Ко всему прочему, в благоразумии вам, монастырским воспитанницам, не откажешь, и в один далеко не прекрасный день Диана осознала, что положение супруги лишенного права наследования принца сулит гораздо меньше выгод, чем возможность стать императрицей, — достаточно подробно объяснила Кассилия и потребовала: — Ваша очередь быть откровенной, леди Грэйд.
Совершенно нарушая правила этикета, я пожала плечами и, пользуясь тем, что статуэтка Девы Эсмеры, отличающая правду от лжи, более в помещении не присутствовала, наглейшим образом солгала:
— Сестры переусердствовали с оказанием влияния на мой разум.
Чуть нахмурившись, ее величество переспросила:
— И теперь вы сумасшедшая?!
Вспомнив о том, как обрадовало меня появление лорда Грэйда и напрочь перестала пугать перспектива быть супругой черного мага, я беззаботно ответила:
— Да.
Ответ вызвал некоторое замешательство у ее величества, но затем императрица вернулась к уже принятому решению;
— Ты все равно это выпьешь, меня вовсе не радует, что Тео может узнать обо всем.
И чего мы обе никак не ожидали, так это раздавшегося в наступившей тишине:
— Маменька, а вы действительно полагаете, что я ничего не знал?!
Ее величество вмиг стала мертвенно-бледной, мне же осталось лишь улыбнуться, глядя, как истаивает ранее казавшаяся реальной дверь, обнаруживая стоявшего на террасе его высочество. И взгляд Теодора был направлен вовсе не на меня, принц пристально смотрел на мать. Ей же и сказал:
— Твой белый маг всегда отличался излишней болтливостью, так что о том, чьим сыном является Генрих, мне известно еще с тех пор, как Леонас трое суток убивал моего друга. А вот об особенности проклятия лич все разболтал леди оттон Грэйд в момент нападения на нее. Трепло. А тебя я считал умнее.
Кассилия медленно повернула голову, обреченно посмотрела на сына и задала единственный вопрос:
— Грэйд тоже знает?
Принц усмехнулся и ответил:
— Дэс сам оказался в ситуации, когда его влюбленность использовали весьма подло, и он последний, кто осудил бы тебя.
Мой вывод из услышанного касался осознания того, насколько все же прямолинейны черные маги, императрица поняла совершенно иное и дрожащим голосом повторила слова Теодора:
— Сам оказался в ситуации, когда его влюбленность использовали весьма подло?! Леонас использовал меня?
Его высочество продолжал спокойно смотреть на мать. Кассилия же побледнела, ее руки мелко задрожали, глаза широко распахнулись, а из горла вырвался сдавленный стон.
— Мне жаль, — тихо произнес Теодор.
И из спины императрицы словно выдернули тот стержень, что позволял ей сохранять королевскую стать и величие, Кассилия сгорбилась, вмиг постарев на добрых два десятка лет, и, опустив голову, невидящим взором уставилась в поверхность каменного стола.
Но не проявляя и капли жалости, о которой упомянул сам, Теодор продолжил:
— А вот чего я не знал, маменька, так это того, что вы в сговоре с храмовниками! — прозвучало хлестко, как величайшее оскорбление.
Но Кассилии было совершенно все равно. Казалось, она потеряла все — желание жить, способность говорить, сам разум. И видеть подобное было жутко…
— Леди оттон Грэйд, как вы себя чувствуете? — вопросил его высочество.
— Все хорошо, благодарю вас, — тихо ответила, продолжая смотреть на императрицу.
Ее величество вздрогнула от моих слов, подняла голову, взглянула совершенно серыми, почти бесцветными глазами и едва слышно произнесла:
— Тео, что происходит в столице?
Принц усмехнулся и зло ответил:
— Черному магу я бы сказал, храмовому прихвостню — нет.
И вот это уже было прямым оскорблением. Кассилия даже не взглянула на него, лишь спрятала лицо в ладонях, и потому ее голос прозвучал глухо:
— Знаешь, почему я сделала ставку на Генри?
Теодор промолчал.
Императрица продолжила:
— Генрих безжалостнее тебя, он убил бы отца, а ты этого делать не станешь.
Я невольно вздрогнула, поразившись столь вопиющей откровенности.
— Дело не в жалости, — спокойно пояснил принц. — Во-первых, я не считаю себя вправе убивать человека, который дал мне жизнь, во-вторых, ты не заслужила почетного статуса вдовствующей императрицы, в-третьих, насильственная смена власти влечет за собой слишком много проблем. А что касается Генри — он столь же глуп и болтлив, как породивший его Леонас, и церковь не зря сделала ставку на Ариэллу, отлично понимая, что без умной императрицы Генрих очень быстро потеряет позиции.