Герои 1812 года
Шрифт:
Впрочем, отмечают, что господин Сеславин имеет крайне свободную манеру выражаться, особенно в том, что касается военной службы, и особенно когда он говорит о себе самом и о своих заслугах. Сеславин еще много говорит о военной экспедиции в Индию, главой которой он надеется быть. Однако надеждам Сеславина не суждено было осуществиться.
«Во уважение отличной его службы в прошедшую войну и полученных ран» царь пожаловал отставному генералу для уплаты долгов 50 тысяч. Но предложение Александра I вернуться на службу и «состоять по кавалерии» не устраивало Сеславина, а желаемого им почетного назначения в свиту императора не последовало. Убедившись, что им по-прежнему пренебрегают, а люди менее достойные идут в гору, оскорбленный Сеславин оставляет Петербург и порывает связь с двором. Видимо, это произошло осенью 1823 года.
Некоторое время он живет в имении своего старшего брата Николая под Вышним Волочком. Не имея своей семьи, Сеславин целиком отдается заботам многочисленного семейства брата, всю любовь перенося на племянниц и племянников.
Шли годы… Наступил 1827 год, ставший для Сеславина годом воскресших надежд. Весной он отправляется в Петербург хлопотать об определении двух старших племянниц в Екатерининский институт благородных девиц — одно из привилегированных учебных заведений России. «Дочери Сеславина принадлежат государству — они приняты», — написал Николай I, согласно преданию, на прошении прославленного героя. Окрыленный успехом, Сеславин немедленно подает новое орошение — о зачислении двух старших племянников в Пажеский корпус. И эта просьба была удовлетворена: они были приняты, как и их сестры, с содержанием от казны. Сеславин счастлив — его заслуги не забыты!
В том же году Сеславин, продав аренду и «удовлетворив прочих наследников деньгами», вступил во владение родовым имением. Наконец-то сбылась его давняя мечта — вернуться в родной дом и жить под отцовскою крышею.
Приехав в Есемово, новый помещик нашел имение в запустении. Большая часть крестьян пребывала в бедности и нищете. «Все надобно переменить. Мужик гол, хозяйство убыточно», — думал Сеславин, глядя на покосившиеся избы и пустые крестьянские дворы.
Но появление в деревенской усадьбе, с устоявшимися патриархальными обычаями, нового хозяина, воспитанного на армейском порядке и дисциплине, уже само по себе таило зародыш неизбежного конфликта между крепостными и помещиком.
Сеславин построил новый дом, прибавил земли крестьянам на пустошах, дал лесу каждому на избу и собирался перестроить свои деревни по новому плану городского архитектора. Для облегчения полевых работ он завел редкие, по тем временам в России, машины. «Введение машин для барщинных заменяет каждая 14 человек… молотьба идет скорее, трудная работа ценами уничтожена, — сообщал Сеславин ржевскому предводителю дворянства, — жатвенные машины заказаны, трудная работа жатвы будет также уничтожена». Пользуясь близостью торгового города Ржева, есемовский помещик вводит для своих крепостных отхожие промыслы. Отправляясь в свободное от полевых работ время на заработки, крестьяне должны были, по мысли Сеславина, несомненно улучшить свое состояние и соответственно повысить доход помещика. Кроме того, он, как человек не терпящий праздности, обязывал крепостных работать в дни местных праздников, которых не признавал. Стоит заметить, что в то время в Российской империи на год приходилось только официальных более 30 праздничных дней.
Новый порядок, вводимый властным своеволием душевладельца, вызвал недовольство крепостных, менее всего заинтересованных в улучшении хозяйства барина и притерпевшихся к собственной нищете. Некоторые из крестьян в виде протеста отказывались отправляться на заработки, нередко не выходили на барщину и тянули время с уборкой урожая на помещичьих угодьях. Многие небрежно вели свое хозяйство и, наконец, разорившись, переходили на содержание барина. Через несколько лет из 10 крестьянских дворов осталось только 3, остальные сели на помещичьи хлеба.
Несложившиеся отношения с крестьянами сводили на нет все начинания Сеславина. Ему пришлось довольно долго вести упорную борьбу со своими крепостными, прежде чем установился желаемый им порядок ведения хозяйства. Не обошлось и без применения принудительных мер. Непокорных били розгами, а наиболее «дерзких» Сеславин отдавал в рекруты или ссылал на поселение. Наш герой был сыном своего времени…
Переименовав свое сельцо в Сеславино, отставной генерал зажил уединенно, почти не заводя знакомств с местными помещиками и редко выезжая. Даже в церкви появлялся редко.
В 30-е годы, по случаю юбилейных торжеств, устроенных в честь 12-го года, Сеславин нарушил свое уединение. В августе 1834-го он присутствовал на открытии Александровской колонны на Дворцовой площади Петербурга, а через несколько лет — в 1839-м участвовал в Бородинских торжествах.
Спустя 27 лет Сеславину вновь довелось побывать на поле русской славы. Для участия в церемонии открытия монумента съехались многие из оставшихся в живых генералов и офицеров, ветеранов великой битвы. В субботу 26 августа в годовщину сражения на Бородинском поле раздалось 120-тысячное «ура!» собранных войск и гром артиллерийского салюта: потомки отдавали дань памяти погибшим героям.
В тот знойный августовский день Сеславин, очевидно, испытал не только сильное волнение от нахлынувших воспоминаний. Болезненное самолюбие и обида, пробудившиеся в нем при виде боевых товарищей, не имевших его славы и заслуг, но занявших видное служебное положение, отравили ему весь праздник. С горечью думал отставной генерал о том, что он, прославленный воин, по-прежнему не у дел, по-прежнему не оценен по достоинству.
После церемониального марша Сеславин, не дожидаясь окончания празднеств, покинул Бородино и вернулся в имение. Независимый и оригинально мыслящий генерал был обречен на бездействие в «прозаическом, осеннем царствовании Николая I», которому, по словам Герцена, «нужны были агенты, а не помощники; исполнители, а не советчики; вестовые, а не воины».
С тех пор Сеславин еще более замкнулся и уже почти не покидал своего имения. Он полностью погрузился в заботы по ведению хозяйства. «Вы желаете знать о моем житье-бытье? — писал он в мае 1845 года любимой племяннице Марии Николаевне. — Извольте, я удовлетворю ваше желание. Земледелие, сообразно нынешнему состоянию науки, раздел земель с весны до осени, и борьба с невежеством, жесточнее всякой борьбы — суть всегдашние мои занятия».
Жизнь Сеславина в деревне проходила однообразно. Он рано вставал и отправлялся на неизменную прогулку по своей заповедной роще. Летом в сильную жару его можно было часто видеть сидящим у речки Сишки в специально устроенном месте с холодной ключевой водой. Старые раны в жару нестерпимо болели, и он искал спасения в прохладе. Во время полевых работ садился на лошадь и объезжал свои владения, которые он значительно увеличил. «…У нас здесь погода стоит прекрасная, призывает в поле для обозрения работ, — сообщал рачительный помещик родным в Петербург, — и как некто сказал: „Взгляните на сии бразды, возделываемые земледельцем, на них зреет слава и величие государств“ — я страстно полюбил земледелие».
Помимо увлечения хлебопашеством, Сеславин по-прежнему много читает. Он собрал прекрасную библиотеку и постоянно пополняет ее новыми изданиями. Особый интерес его вызывают книги, относящиеся к событиям 12-го года. В тиши кабинета он предавался воспоминаниям о былом, нередко брался за перо, начинал писать, и чем больше вспоминал, тем сильнее его душу бередила мысль: он спас Россию, Европу, но не оценен, другие — интриганы, ничтожества в чести, им чины, награды, а он в деревне, забытый всеми…