Герои 1863 года. За нашу и вашу свободу
Шрифт:
В лесах у Свядощи Доленга круто изменил направление. Разбив отряды на три колонны, он повернул их к курляндской границе. В центре шла колонна Доленги (четыре батальона), на флангах — справа Мацкявичюс, слева — Колышко с Дубисским полком. Пунктом сбора было назначено местечко Биржи (Биржай) у самой Границы. Сераковский рассчитывал, что некоторое время каратели будут искать его по дороге на Динабург. За это время, оторвавшись от преследования, он выйдет за пределы Виленского военного округа в район, менее насыщенный войсками, и, пока командующие двух смежных округов будут координировать действия, он успеет найти общий язык с латышскими крестьянами.
Марш отрядов Доленги вдоль курляндской межи к Биржам современники называли триумфальным шествием повстанцев. «Везде народ встречал нас как родных, — рассказывал Доленга. — Крестьянки приводили к нам своих сыновей». «У меня, — говорил он, — было две тысячи воинов, будь оружие, через неделю создал бы десятитысячное
Сераковскому не удалось оторваться от преследователей. Его марш-маневр был превосходно задуман и выполнен, но местное дворянство обеспечило Га-нецкого полной информацией. Каратели поспешили вслед за колоннами Доленги, ведомые проводниками — помещичьими егерями и местными немца-ми-колонистами, превосходно знавшими биржанские леса. Это сводило на нет все преимущества повстанцев, прибегнувших к партизанскому образу действий, ставило плохо вооруженные крестьянские плутоны под удар вымуштрованных царских гвардейцев. 25 апреля (7 мая) в биржанских лесах соединились колонны Доленги и. Колышки. Мацкявичюса, шедшего более дальним путем, ожидали к следующему дню. Не успели повстанцы разбить бивак, как внезапно были атакованы пехотой, казаками и драгунами. Проводники вывели авангард Ганецкого прямо на повстанческий табор. Повстанцы успели рассыпаться в цепи и, отступая перекатами, отстреливаясь, задержали атаку. Напоровшись на упорное сопротивление, каратели отошли. Повстанцы заняли позиции в лесу, ожидая колонну Мацкявичюса. Так закончился первый день битвы под Биржами — самой крупной и кровопролитной военной операции литовского восстания.
Из лесных завалов повстанцы видели, что к их врагу подходят подкрепления, но, ожидая третью свою колонну, особенно не беспокоились. К утру в район
Бирж вышли уже основные силы Ганецкого — гвардейцы. Первая же атака показала повстанцам, что они имеют дело с отлично обученными стрелками императорской гвардии, вооруженной новейшими дальнобойными штуцерами, перед которыми охотничьи ружья выглядели детскими хлопушками. В рядах карателей действовало около двухсот егерей и колонистов, имевших приказ бить по командным кадрам повстанцев. От их метких пуль в самом начале сражения пало несколько командиров, в том числе и начальники косинеров, подымавшие воинов в контратаку. После двухчасового упорного боя одно из крыльев повстанцев дрогнуло и начало отходить. Стремясь выправить положение, Доленга вскочил на коня и бросился к отступающим, намереваясь личным примером увлечь косинеров в рукопашную. По всаднику, замелькавшему в редколесье, каратели немедленно открыли учащенный огонь. Тяжело раненный пулей в спину, Доленга упал с коня. Подоспевший адъютант вынес его на руках с поля битвы.
Тяжелая рана командира еще более увеличила сумятицу в рядах повстанцев. Потеряв после пятичасового боя более ста человек убитыми, лишившись большинства командиров, они отошли. Дубисс^ий полк во главе со своим отважным командиром задержал карателей и позволил вынести раненых и спасти обоз.
Ночь прекратила кровопролитие. Многих не досчитали в своих рядах восставшие. Раненый Доленга лежал у костра в лихорадке. Когда ему сообщили, что повстанцы встревожены его состоянием и высказывают опасения за дальнейшую судьбу отряда, Доленга нашел в себе силы принять делегацию от батальонов. Опираясь руками о землю, он привстал и, скрывая боль, сказал подошедшим, что благодарит их за мужество в бою, что ранен тяжело и временно покинет отряд, но надеется скоро вернуться и просит временно, до его возвращения, во всем повиноваться начальнику штаба Лясковскому
На третий день боя инициатива перешла полностью в руки гвардейцев. Попытки других повстанческих отрядов оказать помощь Доленге оказались без* результатными. Отряд Людвика Людкевича — старого товарища Сераковского, спешивший к Биржам, после упорного боя был отброшен от этого района. Отходившие от Бирж по лесной дороге повстанцы До-ленги были атакованы карателями. Внезапность нападения, невыгодность позиции, а главное — острая нехватка патронов не позволили повстанцам отразить натиск. Колышко успел развернуть часть стрелков в цепь и на какое-то время задержал атаку. Основную часть уцелевших повстанцев
Ганецкий, впоследствии комендант Петропавловской крепости, всегда потом хвастал победой под Биржами. Еще бы! Усиленный гвардейский полк за три дня все же справился с повстанцами, имевшими три сотни дробовиков, свинцовым ливнем рассеял вооруженных косами крестьян. Но как бы то ни было, победу все же одержал царский генерал, и бой под Биржами стал поворотным пунктом в развитии литовского восстания. После этой неудачи у повстанцев уже не было ни сил, ни умения предпринимать далеко рассчитанные смелые марши, подчиненные достижению крупных политических целей. Вопрос о прорыве в центр империи был снят. «С исчезновением со сцены Сераковского, — говорили царские генералы, — утратилось единство, которое замечалось в предшествующих действиях мятежников». «С поражением Сераковского, — писал позже Гейштор, — способного, благородного начальника Ковенского воеводства, судьба литовского восстания была решена». Восхваляя Зыг-мунта, Гейштор забывает добавить, что в поражения человека, которого он всюду величал своим другом, значительная доля ответственности лежит на нем самом. Трудно провести грань между стремлением Гей-штора сдерживать, как ему казалось, крайности, демократические увлечения Сераковского и прямым предательством. Но если в действиях Гейштора по отношению к Доленге-Сераковскому и не было сознательной измены, то среди дворян Литвы нашлись и такие, что поспешили выдать тяжело раненного соотечественника в руки царских генералов. Прикрывая неблаговидные действия этих добровольных помощников палачей, Ганецкий распустил слух, будто его солдаты, прочесывая леса, случайно наткнулись на уединенную мызу, в которой и обнаружили раненого Сераковского и весь его штаб, не пожелавший покинуть вождя и добровольно разделивший с ним участь пленников. Но в этом сочинении генерала нет ни грана правды.
Сераковский был выдан Ганецкому помещицей Косцялковской. Вот как это произошло. Раненого было решено переправить через границу. Нужен был соответствующий экипаж. У названной помещицы была рессорная повозка. Трижды повстанцы упрашивали ее, объясняя, зачем им нужен экипаж, трижды она отказывала им. Ее родственник, находившийся в группе Сераковского, решился забрать экипаж без разрешения хозяйки. Этого она не перенесла. Встав на защиту своей собственности, попранных дворянских прав, Косцялковская бросилась к исправнику за помощью. В доме исправника находился Ганецкий. Вот так и наткнулись «случайно» на раненого.
Сераковский, Колышко и другие пленные были привезены в Вильно. Раненый Сераковский был помещен в военный госпиталь, Колышко сразу же предстал перед следственной комиссией. Все усилия царских офицеров получить от него какйе-либо данные о действиях революционных сил оказались тщетны. Он давал точные описания военных столкновений с войсками, полемизировал с официальными сообщениями о результатах боев, но не назвал ни одного лица, оставшегося в строю. На прямой вопрос о руководителях движения он написал: «То, что существует Комитет, мне известно, но кто такие его члены, решительно не знаю...» Колышко решительно отверг обвинение, что действовал против русского народа: «Я во всех моих действиях и поступках имел всегда целью добро моего отечества и шел по дороге, какая всем и мне казалась доступною для достижения того. Любя отечество свое, я вместе с тем уважал прочие народности, а потому противу целости и пользы Российского государства я никогда не действовал. Тем кончаю мое объяснение». Получив эту отповедь, чиновники поспешили с завершением следствия. Начался военно-полевой суд, в протоколе которого отмечено, что Колышко вел себя во время заседания смело.
Во время суда над Колышкой в Вильно прибыл вновь назначенный генерал-губернатор края М. Н. Муравьев с широкими, подлинно диктаторскими полномочиями. Муравьев стяжал славу ренегата еще в 1825 году, затем прославился как палач повстанцев 1830 года. В годы «крестьянской реформы» он выступал даже против «Положений 19 февраля», находя их разорительными для помещиков. К его фамилии прочно прилепился титул «Вешатель». Он сам цинично говаривал, что он не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые вешают. Царь знал, кого послать в «мятежную» Литву. Еще по дороге в Вильно он начал утверждать смертные приговоры. Отважный Колышко был одной из первых его жертв. Муравьев приказал повесить храбреца в Вильно публично на одной из площадей. Колышку вешали дважды. Вначале веревка оборвалась, крик ужаса и негодования раздался над площадью. Но палачей это не останов вило. Полузадушенный, окровавленный повстанец вновь закачался под перекладиной.