Герои без вести не пропадают (Роман. Книга 2)
Шрифт:
— Пока нет, но скоро будут здесь. Зайдемте в дом. Поди, замерзли.
В жарко натопленном доме лесника их встретили еще два партизана. Рунге обладал хорошей зрительной памятью, поэтому несмотря на слабое освещение просторной комнаты, сразу узнал в них участников операции по разоблачению предателя Плахотки.
— Здравствуйте, дорогие товарищи! — воскликнул он, весело улыбаясь.— Надеюсь, сегодня вы не станете испытывать меня.
—, Что вы, товарищ Рунге! Мы и тогда те сомневались в вас, а сценка с арестом и расстрелом была разыграна
Да, разыграли вы нас здорово. Плахотка был так одурачен, что без всякого нажима старательно изложил на бумаге всю–историю своего предательства, а у меня, когда вспомню, как вели на расстрел, до сих пор по спине мурашки бегают,— сказал Смолек.
Да, приятного мало,— вздохнул Альфред.— Сужу по собственному опыту. Особенно обидно, когда в упор стреляют не чужие, а свои. Первый раз мою голову продырявил бригаденфюрер СС Гельмут Крамер, у которого я тогда служил адъютантом.
Интересно Расскажите, как это было? — попросили партизаны.
Может быть, сначала послать за Соколовым,— предложил Рунге.
О вашем прибытии я уже сообщил ему. Минут через двадцать он будет здесь,— заверил, Смолек.
Тогда слушайте,— обратился Рунге к партизанам и довольно подробно рассказал о подлом поступке своего бывшего начальника.
— Вот они какие, эти гитлеровские «юберменши»! [Юберменш — сверхчеловек (нем ).] — стукнул кулаком по столу Смолек.— И они смеют болтать о спасении цивилизации и высокой культуры немецкого народа.
В это время во дворе громко залаяла собака. Накинув на плечи шубу, Смолек поспешил выйти из комнаты, а через несколько минут вернулся вместе с Соколовым и Комиссаровым.
Вижу по глазам, ты принес нам важную весть,—сказал командир десантников, радостно пожимая руку Альфреда.— Говори, что с ним?
Жив,— коротко ответил Рунге.— Находится в Маутхаузене. Заточили его в так называемый изолирблок, а проще — в блок смерти.
Положение серьезное,— нахмурился Соколов.— Говорят, оттуда еще никто не выходил живым.
Наступило молчание. Все чувствовали, что финал близок, что дело, за которое они когда–то принялись с таким подъемом, может закончиться трагично.
Не отчаивайтесь,— сказал замполит.— Если действовать с умом, проявив при этом выдержку и сообразительность, я думаю, нам удастся преодолеть все трудности на своем пути.
Я тоже такого же мнения,— поддержал его командир.— Послушаем товарища Рунге. Пусть он ознакомит нас с конкретной обстановкой, возникшей в связи с последними событиями.
Альфред не знал, следует ли ему начать подробный доклад в присутствии чешских товарищей или попросить Соколова выслушать его наедине. Выручило неожиданное событие. Пока он думал об этом, вдруг залаяла собака, и в дверях
— Пан Смолек! — обратился он к хозяину.— Наши патрули задержали подозрительного человека. Командир отряда просит вас прийти в общежитие лесорубов.
Лесничий виновато посмотрел на Соколова.
Извините, вынужден оставить вас одних,— сказал он, разводя руками.— А вы, товарищи, охраняйте дом снаружи!—добавил он, обращаясь к партизанам.
Не беспокойтесь, скучать не будем,— заверил командир десантников.— После совещания мы тоже придем в общежитие.
Из каких источников вы почерпнули последние сведения о местонахождении Турханова? — спросил Комиссаров, когда партизаны оставили десантников одних.
Рунге рассказал о Фанни, поведение которой не могло не озадачить десантников.
— Как вы думаете, что заставило эту девушку выступить против гестапо? — спросил Соколов.
По ее словам, причиною тому послужило жестокое обращение с Турхановым со стороны шефа гестапо. Причем полушутя–полусерьезно она несколько раз упоминала при мне о своей любви к полковнику. Мне кажется, этого вполне достаточно, чтобы у романтически настроенной девушки появилось чувство отвращения к гестаповским палачам и чувство симпатии к антифашистам,— ответил Рунге.
Теоретически такая возможность не исключена,—задумчиво произнес Комиссаров. Но мы должны проявить максимум осторожности по отношению к ней.
Я нисколько не сомневаюсь в ее искренности,—заверил Альфред.
Допустим, что она идет к нам не по заданию шефа гестапо, а по велению своего сердца. Но, не обладая элементарными навыками подпольной работы, она сама может засыпаться в любое время. Хватит ли у нее твердости– и силы воли не выдать нас, если гестапо применит свои обычные методы расследования? — спросил замполит.
Думаю, не хватит,— признался Рунге.— Но особой опасности в этом не вижу. Можно выдавать только то, что знает человек, а Фанни ничего не знает о вас.
И о вас тоже? — усмехнулся Комиссаров.
Конкретно — ничего. Правда, она думает, что я связан с .какими–то людьми, которые могли бы ей помочь освободить Турханова, но что это за люди и существуют ли они реально — ей ничего не известно. В то же время без ее содействия при создавшихся условиях нам никак не освободить Турханова.
И Альфред почти слово в слово передал свой последний разговор с Фанни.
— Вы убедили меня,— сказал Комиссаров.— Досадно признаться, но ничего не поделаешь, нам действительно придется воспользоваться услугами этой девушки из буржуазной семьи.
Соколов достал из планшетки топографическую карту и разложил ее на столе.
— Вот железнодорожная .станция Маутхаузен, а вот и господский двор помещика Хофбауэра. Концлагерь здесь
не отмечен, но он должен находиться где–то в стороне от этой шоссейной дороги,— подчеркивая синим карандашом названные пункты, проговорил, командир. • **