Герои без вести не пропадают (Роман. Книга 2)
Шрифт:
Во–первых, ты должен оставить нас с Турхановым наедине. Мне надо поговорить с ним.
О чем? — вздрогнул Иммерман.
Как о чем? Разве ты не знаешь, о чем говорят наедине мужчина и женщина? Они объясняются в любви. Помнишь, ты не раз говорил мне о том, что он смотрит на меня влюбленными глазами. Я хочу проверить его.
Каким образом?
Очень просто. Сначала я тоже разыграю из себя влюбленную дурочку, пообещаю стать его женой, как только он выйдет на свободу, и ради любви, ради нас самих попрошу дать тебе требуемую подписку. Мужчины, способные влюбляться даже в тюремной камере, ни в
Дай бог! — пожелал Рудольф и тут же засомневался: — Не переоцениваешь ли ты свои возможности? Ты еще не знаешь большевиков. Чтобы обмануть их, надо быть по крайней мере семи пядей во лбу. А у тебя не будет и одной. Подумай хорошенько, сможешь ли ты обвести его вокруг пальца.
— Не беспокойся. Поверь, дорогой, мы, современные женщины, ничуть не хуже своей прародительницы Евы, которая сумела обмануть своего Адама еще на заре жизни.
Такое сравнение развеселило Иммермана. — Хороню! — сказал он, вставая.— Покажи, на что ты способна, с
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
С тесного двора двадцатого блока Турханова опять вывели под предлогом оказания помощи рабочей команде, занятой транспортировкой трупов, но на этот раз за воротами его поджидал сам блокфюрер. Высокомерный и жестокий, он всегда нагонял ужас на узников, однако на сей раз его словно подменили—при виде Турханова он улыбнулся, как старому знакомому, и жестом пригласил его следовать за собой. Маршрут оказался прежним. Пройдя аппельплац, они направились к центральным воротам лагеря, но, не дойдя до них, Свернули налево и вошли с здание, окрашенное в салатный цвет, где размещалось так называемое «политическое отделение». В специальном бункере этого отделения в прошлый раз полковнику пришлось более часа прождать Иммермана. На этот раз шеф гестапо сам ждал хефтлинга.
— Благодарю вас,— сказал шеф гестапо, когда блок–фюрер передал ему Турханова.— Подождите в дежурке. Я вас задержу не больше часа.
Ротенфюрер отдал честь, стукнул каблуками и скрылся за дверью, а Иммерман обратился к Турханову.
— Прошу садиться,— сказал он, указывая рукой на табуретку.— Сразу приступим к делу. Фройлен, переводите...
Неожиданный стук в дверь не дал закончить ему –начатую фразу. .
— Что за черт! — с деланным возмущением выругался гестаповец.— Хорошо, войдите!
В камеру вошел один из помощников дежурного.
Герр штандартенфюрер! — обратился он к гестаповцу.—Вас просит к себе господин комендант лагеря.
Сейчас приду. Вы тут посидите. Я скоро вернусь,—пообещал Иммерман, но, подумав немножко и глядя на переводчицу, добавил:—Может быть, позвать охрану?
Обойдусь без охраны,— ответила Фанни.— А если понадобится, позову сама.
Иммерман хотел было еще что–то сказать, но тут же передумал и, схватив портфель, поспешил за посланцем коменданта. Прождав с минуту, Фанни выглянула в коридор, чтобы убедиться в отсутствии посторонних. Там действительно никого не оказалось. «Пока соблюдает наш уговор,— подумала она и плотно закрыла дверь.— Посмотрим, что будет дальше».
Турханов с любопытством следил за ней.
Сердечный привет вам от меня и от ваших друзей!—прошептала девушка, подойдя к полковнику.
От
Вместо ответа Фанни отвернулась, достала из лифчика вчетверо сложенный лист бумаги, развернула его и подала Турханову.
— Прочтите и узнаете...
Записка была написана на родном языке Турханова хорошо знакомым почерком, и если бы даже отсутствовали условные знаки шифра, он все равно не стал бы сомневаться в подлинности письма.
— Где он? — шепотом спросил полковник.
Кто? — спросила Фанни, тоже переходя на шепот.
Тот, кто написал это.
Не знаю. Меня попросили только показать вам это и спросить, согласны ли вы делать так, как написано здесь.
Ваш шеф в курсе дела?
Нет. Он думает, что вы будете действовать согласно его плану, о котором он говорил вам в прошлый раз, а я должна была уговорить вас принять этот план.
То есть уговорить меня дать ему подписку?
Да. Если вы согласитесь, то я уполномочена сообщить вам некоторые дополнительные детали плана ваших друзей.
А вы уверены в том, что он будет соблюдать условия игры?
—Не совсем. Но в этом нет особой необходимости. Вам надо только добраться до имения Хофбауэра, а там вы начнете действовать не по его плану.
Турханов задумался. За считанные секунды он мысленно еще и еще раз пережил то, что предстояло ему практически пережить в ближайшее время.
Я принимаю предложение товарищей, изложенное в письме,— еле слышно проговорил он.
Тогда взгляните на план местности. Вот ваш лагерь, а вот и имение Хофбауэра. После перестрелки и убийства охранника на грузовой машине вас повезут к швейцарской границе, но, как только отъедете на несколько километров, вы свяжете шофера с переводчиком, выбросите их из машины, а сами вернетесь в этот лес,— показала она на схеме.— Там уже побывали ваши товарищи. На опушке леса имеется сарай для сушки сена. Там вы встретите верных людей, о которых сказано в письме. Они доставят вас в безопасное место. Постарайтесь хорошенько запомнить местность.
Создавать определенное представление о местности по топографической карте для военного человека дело привычное, Турханов легко запомнил все ориентиры, нанесенные на плане местности, и мысленно уже представлял, как они будут пробираться ночью к сараю для сушки сена. «А там друзья, там долгожданная свобода! Наконец–то я снова буду распоряжаться собой, как все люди»,— подумал он.
— Запомнил все. Если не помешают непредвиденные обстоятельства, и сенной сарай, и людей, поджидающих нас там, могу найти с закрытыми глазами,— заверил полковник.
— Тогда верните мне письмо. Оно вам больше не понадобится, а если попадет в чужие руки, может привести к неприятным последствиям.
Турханову не хотелось расстаться с, письмом, но он знал, что хранить его негде, да, пожалуй, и незачем. Поэтому, взглянув на скопированный с карты план местности в последний раз, аккуратно сложил письмо и вернул его девушке. Та поспешила спрятать его.
От души благодарю вас. Вы еще больше укрепили во мне веру в людей, а это для человека в моем положении имеет несоизмеримую ценность. Хотелось бы мне вам тоже сделать что–нибудь приятное, но, как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают.