Герои без вести не пропадают (Роман. Книга 2)

Кибек Митри Афанасьевич

Не отчаивайтесь! — ласково улыбнулась девушка.—Вам еще представится много случаев делать людей счастливыми.

Вместо «людей» ей хотелось сказать «меня», но скромность не позволила. Впрочем, от Турханова все равно не ускользнул основной смысл ее пожелания, и он мысленно поклялся, что при первой же возможности достойно вознаградит ее.

Время, О1веденное Иммерманом на «обработку» Турханова, пролетело незаметно. Из коридора донеслись звуки шагов и человеческие голоса.

— Кажется, идут к нам,— прошептала Фанни.— Следующий раз встретимся в другой обстановке. До скорого свидания, друг мой!

Турханов не успел ответить. Резким движением открыв железную дверь, в камеру вошел шеф гестапо. Ему хотелось казаться

спокойным, но глаза сразу выдали его: они так и впились в лицо девушки, словно хотели уловить не только знакомые черты, но и высветить ее душу.

Чувствуется, вы тут даром не теряли времени,—заговорщически подмигнул он переводчице.— Могу я надеяться?

Я уговорила его. Но вы спросите сами. В присутствии чужестранца у порядочных людей не принято переговариваться на непонятном ему языке,— заметила девушка.

Хорошо,—согласился Иммерман.— Тогда спросите у него от моего имени о подписке.

Переводчица спросила.

Обязательство о сотрудничестве с гестапо я подпишу по прибытии в имение Хофбауэра,— ответил Турханов.

Почему не здесь? — насторожился гестаповец.

— Не мне рассказывать вам об условиях содержания заключенных в изолирблоке. Жизнь человека там всегда висит на волоске и может оборваться в любую минуту. Яне враг самому себе, чтобы подписать перед смертью материалы, компрометирующие мое доброе имя,— спокойно ответил полковник.

Лицо гестаповца вспыхнуло гневом. С каким удовольствием растерзал бы он упрямого противника, но сознание ответственности за начатое дело удержало его от необдуманных действий. «Черт бы его побрал! — мысленно выругался он.— Ему не откажешь в способности учитывать все обстоятельства. Ничего не поделаешь, придется с ним согласиться».

Пускай будет по–вашему,— согласился он.—Людей, которые должны бежать с вами, вы подобрали?

Выразили согласие трое. Четвертого пока не нашли.

Переводчика? Который должен пострадать при перестрелке?

Да. У старосты блока есть два переводчика. Одного зовут Адамом, другого Володькой. Оба поляки.

Берите любого. Поляков нам не жалко. Соответствующее распоряжение поступит через блокфюрера. Завтра во время утренней поверки он объявит перед строем вашей сотни о том, что для работы вне лагеря требуются три электрика и один переводчик, владеющий русским и немецким языками. Запишитесь у них сами и назовите переводчика. Вам выдадут рабочую одежду и доставят в имение господина Хофбауэра. Об остальном договоримся там. Все вам ясно?

Хотелось бы задать один вопрос,— начал полковник.

Хоть десять,— перебил его Иммерман.

Вы говорили, что при перестрелке с охраной должны пострадать обе стороны. Скажите, неужели вам не жалко своего? — не без ехидства спросил Турханов.

Иммерман засмеялся.

— Немцы — расчетливые люди, никогда под удар своих не подставляют. Вас будут охранять словаки. Так что в выборе кандидата в покойники не стесняйтесь...

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Как и в прочие дни, 2 февраля 1945 года фашисты могли гордиться своими достижениями: за день в изолирблоке было замучено 35 и искалечено около 40 человек. Сложив трупы в штабель и загнав живых в тесные помещения мрачного барака, эсэсовцы с чувством исполненного долга удалились в свою казарму. С этого момента вся власть в блоке смерти перешла в руки блокового. Обычно он не уходил спать, пока не раздавит своими коваными каблуками несколько узников. На этот раз он не стал дожидаться, когда штубендисты уложат всех спать, последний раз бросил на заключенных презрительный взгляд, свирепо прорычал какое–то ругательство на немецком языке и под защитой двух телохранителей–голландцев гордо удалился в служебное помещение. Через некоторое время, воровато оглядываясь по сторонам, туда же скрылся Михаил Иханов. День выдался тяжелый. Погода была ужасная. С утра дул сильный северный ветер,

превратившийся к вечеру в настоящую снежную бурю. К тому же узников двадцатого блока не кормили по четным дням. Казалось, люди, измученные голодом и холодом, попав в закрытое помещение, должны были бы, по обыкновению, свалиться на пол и уснуть, забыться, но почему–то никто не хотел спать. Что–то странное происходило в блоке смерти. Турханов заметил это еще днем, когда ротенфюрер привел его из бункера политабтайлюнга после встречи с Иммерманом. Вид у хефтлингов был возбужденный, глаза у многих горели неукротимым огнем. При первой же возможности люди между собой тихо перешептывались, что–то сообщали друг другу, с чем–то соглашались, а иногда и спорили. Но полковник, занятый собственными заботами о предстоящем побеге, тогда не придал особого значения странному поведению заключенных. Правда, он хотел было поговорить об этом со своими новыми друзьями, но ни во время издевательской зарядки, ни когда играли в «печку», ему ни разу не удалось приблизиться к ним. Только теперь, когда в штубе А заключенные остались одни, к нему неожиданно подошел Стефан.

С вами хочет поговорить пан Леонов,— тихо, на ухо, проговорил он.

О чем? Ты его знаешь? — насторожился полковник.

Знаю, что он майор, летчик, Герой Советского Союза, а здесь еще старший сотни. Он хочет сообщить вам что–то важное. Пойдемте скорее,— заторопился парень.

Стараясь не наступить на людей, лежащих и сидящих на цементном полу, Турханов последовал за Стефаном и скоро очутился недалеко от входа в служебное помещение. В отличие от большинства заключенных, успевших уже заснуть или приготовившихся ко сну, тут никто не спал — одни стояли, тесно прижавшись друг к другу, другие расселись небольшими группами и о чем–то тихо переговаривались. Емельянов и Ксенофонтов тоже оказались в этой части помещения. Молодой человек плотного телосложения, несмотря на убогий вид арестантской одежды производящий внушительное впечатление, о чем–то расспрашивал их. Стефан подошел к ним.

Я привел пана Турханова,— тихо доложил он молодому человеку.

Леонов,— представился тот, пожимая руку полковника.— О вас мне рассказывали эти товарищи,— указал он на Емельянова и Ксенофонтова.— Поэтому расспрашивать не стану. Да и времени у нас в обрез. О себе могу сообщить следующее: группа заключенных избрала меня членом подпольного комитета, созданного для подготовки и проведения вооруженного восстания.

Турханов давно чувствовал, более того, был уверен в возможном существовании такого комитета. Поэтому сообщение Леонова не вызвало у него никакого сомнения. Неизвестно было только одно, где действует комитет — во всем лагере или только в двадцатом блоке. Об этом и спросил он полушёпотом.

Комитет представляет только узников нашего блока. Нам известно, что подобные комитеты существуют и в других блоках, но наладить регулярную связь с ними не удалось. Скажите, как вы относитесь к нашей работе? — спросил Леонов.

Положительно,— коротко ответил полковник.

Значит, когда узники восстанут, вы будете с нами?

Безусловно,— подтвердил полковник.— При этом я имею в виду, что восстание должно быть тщательно подготовлено и–назначено на такое время, которое гарантировало бы успех.

— Мы были готовы выступить две недели назад, но среди нас оказался предатель. Он выдал всех известных ему руководителей восстания. Их арестовали как раз накануне выступления. К счастью, не весь штаб был разгромлен. Оставшимся в живых удалось не только выявить и ликвидировать предателя, но и восстановить работу штаба. Если не помешают непредвиденные обстоятельства, в час ночи мы выступаем,— шепотом сообщил Леонов.

Сегодня? — насторожился Турханов.

Да,— утвердительно кивнул головой Леонов.—: Эта ночь решит нашу судьбу. В предстоящей смертельной схватке штаб восстания отводит и вам, товарищ полковник, немалую роль.