Герои Брестской крепости

Смирнов Сергей Сергеевич

Очень много незабываемых, поистине потрясающих впечатлений оставила эта поездка в Брест. Мы ежедневно бывали в крепости с Матевосяном и Махначем, слушая их рассказы. Кроме того, мне удалось разыскать в Бресте семьи командиров, погибших в крепости, — тех самых женщин и детей, которые вместе с нашими воинами пережили все тяготы обороны в памятные дни июня и июля 1941 года.

Мы пробыли в Бресте неделю и вернулись назад. Матевосян, Никонова и я уехали в Москву, а Махнач вернулся к себе в Минск.

В Москве Матевосян еще на некоторое время задержался, используя оставшиеся дни отпуска. Ему нужно было добиться пересмотра вопроса о своей партийности в Центральном Комитете партии. Дело в том, что после войны Матевосян

еще не был восстановлен в рядах партии, и он хотел воспользоваться пребыванием в столице, чтобы лично похлопотать об этом. Впрочем, вскоре отпуск его кончился, и он вынужден был уехать, не дождавшись решения. Но спустя несколько месяцев я получил от него из Еревана длинную телеграмму, в которой он восторженно сообщал мне, что снова находится в рядах Коммунистической партии Советского Союза.

История Александра Филя

Когда мы вернулись из Бреста, я снова вспомнил об участнике обороны крепости Александре Филе из Якутии.

Как указывалось выше, из письма Александра Филя в Музей Советской Армии я впервые узнал фамилию Матевосяна. Когда мы встретились с Матевосяном, я стал расспрашивать его о Филе. Матевосян давал ему самую лучшую характеристику. Он рассказывал, что Филь до войны был одним из самых активных комсомольцев, секретарем комсомольской организации штаба полка. Он характеризовал его как настоящего советского патриота, человека, беспредельно преданного Родине и партии, вспоминал, что Филь героически сражался в первые дни обороны крепости, вплоть до того момента, когда Матевосян был ранен и вышел из строя.

Как известно, Филь на протяжении двух с лишним лет не отвечал на запросы из музея, и последние его письма были датированы 1952 годом.

Снова перечитав эти письма Филя, я обратил внимание на то, что они проникнуты каким-то тяжелым настроением. Чувствовалось, что Филь — человек травмированный, переживший какую-то большую личную трагедию. В его письмах встречались такие фразы: «Я не имею права писать о героях потому, что я был в плену». «Я жалею, что не погиб там, в Брестской крепости, вместе со своими товарищами, хотя это от меня не зависело».

В одном из писем он вскользь упоминал о том, что лишь недавно отбыл наказание и получил гражданские права. Что это за наказание и в чем заключалась его вина, он не сообщал.

Возникали две догадки. Либо Филь в 1952 году уехал из Якутии и сейчас живет где-то в другом месте, либо он просто прекратил эту переписку, считая, как он писал, что человек, побывавший в плену, не имеет права говорить о героях. Как бы то ни было, следовало приложить все усилия, чтобы разыскать Филя. Дело в том, что Матевосян и Махнач могли рассказать только о событиях самых первых дней обороны, до того, как они были ранены, а Филь сражался в крепости больше недели и все это время находился рядом с главными руководителями гарнизона центральной крепости — полковым комиссаром Фоминым и капитаном Зубачевым. Его воспоминания должны были пролить свет на многие обстоятельства обороны.

А. М. Филь. 1955 г.

Я начал с того, что дал телеграмму в Алдан управляющему трестом «Якутзолото», в системе которого работал Филь. Уже на другой день я получил телеграмму от управляющего Н. Е. Заикина — он сообщал мне, что Филь живет и работает на прежнем месте.

Тогда я написал Филю большое письмо. В этом письме я доказывал ему, что он не имеет права молчать и обязан поделиться своими воспоминаниями о том, что он видел и пережил в дни героической обороны, хотя бы во имя памяти своих товарищей, павших

там, на камнях крепости. Я писал ему, что не знаю, в чем заключается его вина, но если есть в его проступке какие-то смягчающие обстоятельства, то я, в меру своих возможностей, помогу сделать все, чтобы снять это пятно с его биографии. Наконец, я спрашивал Филя, не будет ли он возражать, если я попытаюсь организовать ему командировку из Якутии в Москву для встречи со мной.

Прошло больше месяца — письма из Якутии идут долго, — и я, наконец, получил ответ от Филя. Он извинялся передо мной за долгое молчание, признавал, что мои доводы его переубедили, рассказывал целый ряд подробностей обороны крепости и в заключение писал, что он был бы счастлив приехать в Москву и помочь мне в работе.

После этого я отправился к начальнику «Главзолота» Министерства цветной металлургии К. В. Воробьеву и около часа рассказывал ему об обороне Брестской крепости. Он слушал с большим вниманием, заинтересовался, и тогда я рассказал ему о Филе и попросил помочь вызвать его в Москву. Потребовалось ходатайство Союза советских писателей, потребовалось, чтобы журнал «Новый мир» взял на себя расходы по командировке Фили, но в конце концов все было улажено и К. В. Воробьев отправил вызов в Алдан.

Филь приехал в Москву в феврале 1955 года, и мы встретились с ним в редакции журнала «Новый мир». Сначала он произвел на меня впечатление человека угрюмого, скрытного, недоверчивого и какого-то настороженного, словно он все время боялся, что люди напомнят ему о том пятне, которое легло на его биографию. Когда я прямо спросил, в чем заключается его вина, — этот, на вид здоровый, крепкий человек вдруг разрыдался и долго не мог успокоиться.

История его была такова. В Брестской крепости он попал в плен без сознания, будучи контуженным при взрыве. Гитлеровцы отправили его в далекие северные лагеря в Норвегии, и он пробыл там до конца войны. Когда после освобождения Филь вернулся на Родину, его обвинили в том, что он служил во власовской армии, и отправили в Якутию. Филь категорически отрицал свою вину. Он говорил, что никогда не записывался во власовскую армию, и, по его словам, это несправедливое обвинение было результатом недобросовестности следователя, который вел его дело.

Я обещал в дальнейшем помочь ему, а пока что начал подробно записывать его воспоминания. Он рассказал много интересного об обороне крепости, и во время этих бесед я познакомился также с его личной биографией.

Александр Митрофанович Филь был сыном бедняка-крестьянина из станицы Тимашевской на Кубани. В детстве он бежал из дому, беспризорничал, а потом попал в Ростов в семью старого большевика и одного из героев гражданской войны на Кавказе, воспитывался там, получил специальность бухгалтера, работал, а впоследствии поступил на первый курс в университет. Потом он был призван в армию и оказался в Брестской крепости. Словом, ничто ни в биографии А. М. Филя, ни в его поведении в дни боев не давало права предполагать, что он мог стать предателем Родины. Да и весь склад мышления этого человека, весь его характер, каким он раскрылся передо мной во время наших бесед, подтверждали это. Я пришел к твердому убеждению что Филь — честный и преданный советский человек, и решил добиться пересмотра его дела.

Помню, мы закончили запись его воспоминаний уже на исходе зимнего февральского дня, часов в пять вечера. Я тут же поднял телефонную трубку и позвонил Главному военному прокурору генералу Е. И. Барскому. Коротко объяснив ему суть дела, я просил его помощи.

На другой же день, в десять часов утра, он принял меня и Филя. Внимательно выслушав нас обоих, он немедленно вызвал работников прокуратуры и приказал им срочно начать проверку дела Филя.

Филь вскоре после этого уехал домой, в Якутию, а я время от времени заходил в Военную прокуратуру, поддерживая постоянный контакт со следователями.