Герои Малахова кургана
Шрифт:
Остальные шесть человек пытаются окружить неустрашимого бойца. Зуав наклоняется, прыгает, бросается вперед. в сторону, назад, стараясь укрыться от штыков.
Легкие из бронзы, мускулатура атлета и ловкость тигра!
Крик отчаяния и боли покрывает шум выстрелов и лязг штыков. Один из солдат тяжело ранен и корчится на земле.
– Три! – вопит Сорви-голова. Солдаты, пораженные его смелостью, готовы видеть в нем что-то сверхъестественное. Вдруг один из них вспоминает о ружье, вынимает его и делится. Но Сорви-голова предупреждает его выстрел. Он хватает брошенное раненым солдатом ружье, стреляет и бросается на землю.
– Четыре! – говорит он. Его пуля пробила череп солдата. Зуав встает и бросается вперед со штыком наголо. Солдаты окружают его, но один получает сильный удар между плеч, а другой в затылок. Кровь льет ручьем.
Два оставшихся солдата стоят неподвижно, потом крестятся, принимая зуава за самого дьявола.
Сорви-голова жестом приказывает им бросить оружие. Солдаты повинуются и убегают со всех ног. Сорви-голова – один. Живо! Нельзя бежать в этой форме. С лихорадочной поспешностью он снимает с убитого унтер-офицера шинель и надевает ее.
– Теперь саблю, сумку… шапку, – бормочет он, – в путь скорее!
Переодевшись, Сорви-голова поднимает ружье и идет размеренным шагом русского солдата. Бомбы и гранаты летят тучей. Но он верит в свою звезду. Что такое жизнь, когда речь идет о свободе?! Навстречу ему – никого. С бьющимся сердцем идет он вперед. Французские укрепления – близко… Проклятье!
Появляется отряд русских под командой офицера. Шестьдесят человек с габионами и разными инструментами в руках! Сорви-голова останавливается и отдает честь. Но одна деталь привлекает внимание офицера. Он удивлен, что русский военный носит гетры.
Сорви-голова не подумал об этом.
Офицер спрашивает его. Он не понимает ни слова, но сознает, что погиб. Бросив ружье, зуав бросается бежать, надеясь на свои ноги.
Увы! Столько храбрости, хладнокровия и все это – напрасно!
Один из солдат бросает ему в ноги габион. Сорви-голова спотыкается и падает. Двадцать пять человек окружают его. Он встает, сбрасывает шинель и появляется в своей форме перед глазами пораженных солдат.
– Сорви-голова! – восклицает молодой офицер.
– Да, это я, капитан, – спокойно отвечает зуав, выпрямляясь, – я сдаюсь и знаю, что меня ожидает!
– Бедный товарищ! Бегство… насилие, убийство солдат…
– Да, знаю, я проиграл игру. Я хотел быть свободным или умереть. Меня расстреляют. Это будет лучше, чем гнить в вашем каземате!
ГЛАВА VII
Часовые и пленник. – Военный суд – Долг. – На смерть. – Взаимная симпатия. – Прости! – Письмо. – Роза. – Последний туалет. – Целься! – Братья.
Бедного Сорви-голову повели в другой каземат. Новая тюрьма защищена от бомб и отнимает всякую возможность побега. Походная кровать, стол и три табурета потому что двое часовых находятся при нем неотлучно, им позволено сидеть. Сорви-голова желал бы поболтать с ними стряхнуть с себя тяжелый кошмар, но никто не понимает его. Все трое поглядывают друг на друга добродушно, с нескрываемой симпатией. Желая выразить свое уважение, один из солдат произносит два классических слова:
– Добрый француз!
– Добрый русский! – отвечает зуав.
Другой солдат пытается жестами завязать разговор. Он считает на пальцах до двенадцати и делает вид, что заряжает ружье и целится.
– Я понимаю! – говорит Сорви-голова. – Двенадцать человек расстреляют меня! Увидим!
Часы идут. Наступает ночь… Сорви-голова бросается на свою кровать и засыпает сном праведника. На заре часовые меняются. Сорви-голова просыпается, зевает, потягивается.
– Хороший француз! – говорят солдаты.
– Хорошие русские! – отвечает зуав.
Солдаты принесли с собой кварту водки, кусок черного хлеба и по-товарищески делят все это с пленником. Сорви-голова пьет водку, с аппетитом ест хлеб и пожимает руки солдатам. В восемь часов раздается звук шагов, и тяжелая дверь отворяется. Зуав замечает за дверью взвод солдат под командой унтер-офицера. Он чувствует легкую дрожь.
– Неужели меня расстреляют так вдруг, без суда? – думает он. – Ну, все равно, надо идти!
Унтер-офицер делает ему знак идти. Он спокойно и с достоинством идет.
Зуава приводят к зданию позади собора, на фронтоне которого развевается русский флаг, вводят в большую залу, в глубине которой сидят члены военного суда.
С болезненным чувством Сорви-голова узнает в председателе своего друга майора.
Долг – прежде всего. По бледности, покрывающей лицо майора, зуав понимает, как страдает его друг.
Сорви-голова отдает военный поклон и стоит, подняв голову, спокойный и твердый.
Слегка изменившимся голосом председатель говорит:
– Ваши имя, лета и место рождения!
– Меня зовут Сорви-голова, сержант второго полка зуавов, мне двадцать три года. Что касается моего настоящего имени, позвольте мне скрыть его. Я знаю, что буду казнен… И вот ради моей семьи, ради чести моего имени я хочу быть расстрелянным под именем Сорви-голова. В полку решат, что я умер в плену. Никто во Франции не узнает, что я был казнен как преступник.
– Я ценю и понимаю это! Признаете ли вы себя виновным в том, что напали на шестерых солдат Его Величества и убили их?
– Да, господин комендант, но я убил их, защищаясь, лицом к лицу!
– Конечно, но это не прощает вас!..
– Я пленник, хотел быть свободным и действовал в полном рассудке!
– Солдаты не вызвали вас на это?
– Нет, господин комендант… они противились моему бегству, исполняя свой долг!
– Вы не сожалеете об этом?
– Нет, не сожалею. Идет война, а я солдат – солдат должен драться до последнего вздоха! Наконец, я не давал слова, что откажусь от свободы!
– Я знаю это. Ничего не имеете сказать еще в свою защиту?
– Ничего!
Через десять минут совещание судей окончено. Офицеры входят. Председатель, бледный как смерть, громко произносит: