Герои пустынных горизонтов
Шрифт:
Но в эту ночь Гордону пришлось еще столкнуться и с женскими штучками, потому что, когда он около двенадцати часов поднимался к себе в комнату, на лестнице он увидел Тесс. Она сидела на верхней ступеньке, словно дожидалась его.
— Что за дурацкая идея — носиться сломя голову на мотоцикле в такой поздний час? Когда-нибудь это кончится плохо.
— Неужели ты все время ждала здесь, чтобы убедиться в моем благополучном возвращении? — спросил он.
— И не думала. Мы только что разошлись по своим комнатам, и я уже хотела лечь, но вдруг услышала, что ты подъехал к дому. Как это еще тебя хватило на то, чтобы выключить мотор! — Она сидела, подперев
— Я завтра еду в Лондон, чтобы встретиться с Моркаром и Везуби, — спокойно произнес он, как только она повернулась. — Могу, если хочешь, захватить и тебя.
Она тряхнула своими черными волосами и не ответила.
— Три с половиной фунта стоил сейчас ремонт мотоцикла, — пустил он ей вдогонку. — Так что свободы мне еще осталось фунтов на пятнадцать с небольшим.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Везуби и слышать не хотел об отказе.
— Да другого такого случая у вас в жизни не будет, — сокрушался он. — Предстоят всеобщие выборы. Самое серьезное испытание для лейбористов. Вы именно тот кандидат, который требуется, чтобы завоевать колеблющуюся середину. Лучше и не придумаешь — почти герой, немного сумасброд и вполне англичанин.
— Вы мастер уговаривать! — сказал Гордон. — Но дело в том, что мне осточертела колеблющаяся середина. Эта колеблющаяся середина задушит Англию. Нет!
— Вот что, Гордон! — Везуби схватил его под руку и потащил к дверям. — Едемте к Куини. Ему вы не решитесь сказать «Нет!»
— Напрасно вы так думаете.
— А вот увидим, — хитро усмехнулся Везуби.
Мак-Куин дожидался их в парламентском коридоре. Он словно врос в каменные плиты пола и больше чем когда-либо напоминал глыбу угля, водруженную здесь на веки веков.
— Вы хоть иногда выходите из этого здания? — спросил его Гордон. — Вам, наверное, в другом месте дышать нечем.
Мак-Куин засмеялся и сказал: — Почему вы не хотите стать членом палаты? Вы когда-нибудь наблюдали ее в действии?
— Разумеется. Часами скучал на галерее. В этом-то вся беда. Ваша палата не выдерживает наблюдения.
— Но почему? Что вы в ней усмотрели?
— Эта палата — огромный саркофаг для тупоголовых середняков. Они хорошо питаются, обожают друг друга за свойственное им лицемерие и каждый день умирают здесь респектабельной смертью за принципы своих двух партий.
Мак-Куин, улыбаясь, повернулся к Везуби. — Ну разве его убедишь, если у него такие представления?
Гордон подался вперед и облокотился, почти лег грудью на вековой стол, за которым сидел Мак-Куин. — Знаете что, Мак-Куин? — сказал он с усмешкой, которая всякого другого заставила бы насторожиться. — Убедить меня можно, но для этого нужно сначала убедить одного моего друга.
— Что ж, давайте. А кто он такой?
— Это не он, а она! — сказал Гордон все с той же усмешкой.
Везуби потер свои пухлые руки. Смуглое лицо Мак-Куина расплылось в улыбке.
— Позволительно ли предположить, что тут кроется не только политика? — спросил Везуби.
— А предполагайте все, что вам заблагорассудится, — весело сказал Гордон. — Приезжайте завтра ко мне и пускайте в ход свое красноречие. Если она скажет «да» — я ваш.
Тесс (с
— Мне про вас ничего не известно, милая барышня, — сказал ей Мак-Куин. — Только то, что наш друг Нед очень высоко ценит ваше мнение.
Тесс клала сахар в чашки. Мак-Куин в черном костюме и черных башмаках, кряхтя, потянулся к синей вазочке с домашним печеньем. Он со всех сторон обложил себя кретоновыми подушками и так откровенно тешился ощущением покоя и комфорта, что невольно насмешил Гордона. Его грубые башмаки казались здесь ненужным маскарадом.
— Нед настолько считается с вашим мнением, что ставит свое решение относительно парламентского кресла в зависимость от того, что на это скажете вы, — сказал ей Везуби без фамильярности Мак-Куина, но ласково и доверительно, как будто разговор тут шел между добрыми друзьями. — До сих пор он прислушивался к моим суждениям, но…
— Должен вас предупредить, что она глубоко презирает парламент, — сказал Гордон, — Она всех вас считает буржуазными лицемерами.
— Ах, так она, значит, из наших доморощенных большевичек! — воскликнул Мак-Куин, окинув Тесс, хитро прищуренным взглядом. — Понятно, понятно. — Он пошевелил пальцами в башмаке, топнул ногой по устланному ковром полу, и, протянув Тесс чашку, неподвижно держал ее на весу своей массивной ручищей, пока Тесс наливала ему еще чаю. — Вы все-таки пожалейте Неда, — сказал он ей.
Но Тесс не была расположена к остротам или шуткам. Она посмотрела на Гордона — и ее бледные щеки окрасились тем самым румянцем, в котором, по его утверждению, не нуждались.
— Я не имею никакого влияния на Неда, — сказала она подчеркнуто холодным тоном. — Кроме того, я вовсе не презираю парламент. Я презираю людей, которые там сидят.
Мак-Куин захохотал, но Тесс даже не улыбнулась; и Гордон ясно почувствовал, что ее нравственный кодекс запрещает ей улыбаться Мак-Куину и быть с ним простой и задушевной. И точно так же она не собиралась поддерживать спор о прелестях политики, которые так оживленно и даже игриво выхвалял Мак-Куин. Она просто отмалчивалась, сосредоточась на обязанностях хозяйки. Лишь несколько позже и не без усилий Гордону удалось, заведя речь о непосредственной политической борьбе рабочих масс, вызвать ее на короткую, но резкую стычку с Мак-Куином по вопросу о партиях и о верности долгу. Под огнем ее внезапных обвинений в политическом и идейном предательстве Мак-Куину очень скоро пришлось отступить. Ее формулировки были так остры и беспощадны, отличались такой бесцеремонной прямотой, что Гордон решил: девочка хватила через край. Это уже отдает личной неприязнью.
Но Мак-Куин с неизменным добродушием выдержал атаку. — По вашим словам, Тесс, — кротко заметил он, — видно, что у вас очень идеализированное представление о революционности обитателей наших рабочих кварталов. — Он почесал кончик носа. — Надо, милая барышня, самому, как я, родиться в таком квартале, чтобы знать, как неповоротлив и как мало склонен к революции наш народ.
— У вас уже ничего общего нет с этими кварталами, — со злостью бросила она ему.