Герои Таганрога
Шрифт:
Сергея поразило, как спокойно, будто о чем-то обычном, рассказывает об этом Николай. А тот продолжал:
— Возил эти трупы один старичок, Захар Титыч, царство ему небесное. На шее у него трое малых внучат оставалось, вот и пошел к немцу работать, чтобы их прокормить. Познакомились мы с ним, разговорились. Видим, человек свой. Начали просить: «Помоги убежать», а он отвечает: «Ничем, ребята, пособить не могу. Разве кто нагишом под эти трупы ляжет, тогда вывезу из лагеря». Наши морячки согласились.
К вечеру дед Захар во второй раз приехал. Морячки быстро в сарай, разделись
Сергей задумался: «Надо рассказать об этом Морозову. Надо организовать побеги прямо из лагеря военнопленных».
— Ну, а дальше что? — прервал его мысли фельдшер Первеев.
— А дальше? Дальше... На вечерней проверке немцы двоих недосчитались. Комендант лагеря профилактику нам устроил. Бил толстым резиновым шлангом. Грозил повесить каждого десятого... В тот вечер решили убежать и мы с товарищами. Тянули жребий, кто будет следующий. Жребий выпал одному капитану-пехотинцу и Саше чахоточному, дружку моему. В ту ночь оба глаз не сомкнули, все утра не могли дождаться.
Еще затемно вывели нас на работу. Теперь уж мы сами в сарай напросились. Вскоре подъехал туда и дед Захар. Улыбается старик, доволен, рассказывает, что морячки ушли благополучно. Но в этот раз согласился он только одного взять: отругали его немцы за то, что на двух мертвецов меньше привез. Норма у них была — двенадцать трупов на одни сани, — пояснил Николай. — Саша мой по доброте своей уступил очередь капитану пехотному. Разделся капитан, расцеловался с нами, и тронулись они с дедом Захаром в свой последний путь.
Николай вздохнул, попросил у Сергея закурить. А когда затянулся едким махорочным дымом, продолжал негромко:
— Совсем немного времени прошло. Не успели мы следующие сани загрузить, слышим со стороны ворот выстрелы. А потом узнали, в чем дело. Остановили немцы деда Захара у ворот лагеря и начали штыками трупы колоть. Капитана в спину пырнули. Не выдержал он, застонал. Комендант тут же его и прикончил... А деда Захара вечером на плацу повесили... Нас всех, кто в «мертвом сарае» работал, на неделю в карцер отправили. Там я чуть концы не отдал. Насилу выкарабкался...
Николай замолчал, и Сергей Вайс не стал его больше расспрашивать. Лишь когда Николай поднялся, собираясь уже уходить, Сергей задал ему последний вопрос:
— Скажите, пожалуйста, а есть ли в вашем лагере решительные люди, которые могли бы создать подпольную организацию среди военнопленных?
— Думаю, что такие найдутся. И немало. Только осторожность нужна. Среди пленных ведь тоже сволочей предостаточно. А вы что же, подпольщик? — спросил он с живейшим интересом.
— Нет. Просто прикидываю, как лучше наладить помощь военнопленным. Ведь мы же советские люди. Должны помогать друг другу в это тяжелое время.
— Ну, ну. Попробуйте. Только не тяните со временем. Люди в лагере каждый день с голоду вымирают.
Николай ушел. Распрощался с Первеевым и Сергей Вайс. Всю дорогу размышлял он над тем, как создать подпольную группу в лагере военнопленных.
На другой день Вайс доложил Афонову и Морозову о разговоре с Николаем и о своих планах проникновения в лагерь. Поддержав его предложение, руководители подпольного центра приняли решение об организации массового побега советских военнопленных к моменту подхода Красной Армии к Таганрогу.
К концу января 1943 года, после долгого перерыва, над Таганрогом вновь появились советские самолеты. Сквозь черные шапки зенитных разрывов они пролетели на большой высоте к аэродрому и сбросили бомбы на стоянки фашистских «юнкерсов». Теперь не только листовки «Вести с любимой Родины», а сама Красная Армия напоминала жителям Таганрога о своем успешном наступлении.
Фронт неотвратимо катился на запад. Ежедневно в немецкие госпитали прибывали все новые и новые партии раненых. По льду Азовского моря в Таганрог хлынули разрозненные казачьи сотни, бежавшие от возмездия с Кубани и Терека. Хорунжие, есаулы, подъесаулы с золочеными орлами в кокардах гарцевали на тощих взмыленных конях по улицам города, подыскивая пристанище. Голодные, оборванные, укутанные женскими платками, в огромных соломенных калошах плелись через Таганрог немецкие и румынские солдаты.
Гитлеровские наместники — директора предприятий, зондерфюреры — покидали свои заводы и спешно грузили награбленные вещи в отходившие на запад эшелоны. Паника обуяла предателей Родины. На заводах фашисты снимали оборудование и отправляли его в Германию, а все, что не поддавалось перевозке, готовили к взрыву.
15 февраля к Василию прибежал Морозов.
— Я только что от Данилова, — в радостном волнении проговорил он. — Вчера наши овладели Ростовом. Василь! Еще несколько дней — и они будут здесь. Немцы бегут без оглядки. Посмотри, что делается в городе...
— Знаю! Нужно срочно писать воззвание к жителям Таганрога. Надо спасать заводы. Иначе немцы все подорвут.
— Следует без промедления поставить задачи боевым дружинам, распределить между ними секторы действий, — предложил Морозов. — Я беру на себя группы Пазона, Лихоноса, Турубарова. А ты — Тарарина, Плотникова, группу Перцева... Пусть они попытаются организовать охрану промышленных предприятий.
В комнату быстро вошли Георгий Сахниашвили, Сергей Вайс и Максим Плотников. Поздоровавшись, Вайс протянул Афонову записку. Василий прочитал, довольно улыбнулся.
— Молодцы ребята! На вот, читай, Николай, — он передал записку Морозову.
На клочке бумаги ровным ученическим почерком было написано: «Под Вереновский мост немцы заложили аммонал. Под резервуар станции Таганрог тоже подложен аммонал. Там дежурят наши люди. Взорвать не дадим. Через море по льду в сторону Семибалки пошел провокатор. Вооружен. Одет в черное пальто с барашковым воротником, кубанка, серые валенки. За ним пошли двое наших. До места не допустим». Морозов вспомнил тетрадь Николая Кузнецова, его школьное сочинение и узнал его руку.