Герои Таганрога

Гофман Генрих Борисович

Немцы уже были выбиты из Батайска и Азова.

Вопреки ожиданиям Брандта и в Таганроге начинался ад. С востока уже доносился гул артиллерии, над городом вновь стали появляться советские самолеты. Со стороны порта, с аэродрома то и дело слышались взрывы бомб и частая стрельба зенитных орудий. Каждый день Брандту докладывали о новых трупах немецких солдат, обнаруженных на улицах Таганрога.

Начальник полиции Стоянов поклялся, что в ближайшее время поймает бандитов, действующих в городе. Брандт тоже начал распускать щупальца своей агентуры: приехавшего в Таганрог инспектора ростовской полиции Волобуева он направил в госпиталь военнопленных, откуда, как ему сообщили, исчезают советские офицеры.

В эти дни негласным агентом тайной полевой полиции стала и Софья Раневская. Она сама добилась приема у Брандта и предложила свои услуги. Раневская не понравилась Брандту, но видно было, что эта «дамочка» основательно запуталась и сделает все, чтобы заслужить благосклонность своих хозяев. В конце концов именно такие люди были его опорой в работе. Они ему были необходимы.

Помимо группы Брандта, в работу включились и другие немецкие разведывательные органы. Отступая с Кавказа, Кубани, Дона, в Таганроге, кроме местного гестапо и службы безопасности СД-6, обосновались: разведотделы пехотных дивизий, группа морской разведки и политическая полиция команды внешних сношений. Но основную разработку операций по борьбе с большевистским подпольем в городе генерал Рекнагель поручил вести капитану Брандту. Это было решено на общем совещании руководителей всех немецких разведывательных органов. И Брандт понял, что ему надо сделать все, чтобы оправдать доверие генерала.

Вот почему он так обрадовался, когда к нему явился начальник лагеря военнопленных и рассказал, что по донесению русского военнопленного лейтенанта в городе действует подпольная большевистская организация, которая помогает осуществлять побеги советских командиров. Кто в нее входит и с кем она связана, тайный агент не узнал. Но все равно это была та ниточка, ухватившись за которую можно было попробовать размотать весь клубок.

— Как фамилия этого лейтенанта? — заинтересовался Брандт.

— Мусиков, — сообщил начальник лагеря.

Брандт вспомнил русского пленного, которого жестоко избил на первом допросе. «Кажется, того тоже звали Мусиков. Если это он, его можно использовать. Он тогда отвечал на вопросы довольно охотно». Брандт задумался. В голове его зародился план.

— Хорошо. Пленного привезите ко мне, а потом его необходимо будет выпустить на свободу. Но так, чтобы это не вызывало подозрений... Через несколько дней к вам явится женщина и скажет, что Мусиков ее брат. Отдайте его ей на поруки. Вам ясно?

— Будет исполнено, господин капитан!

Когда обер-лейтенант ушел, Брандт самодовольно улыбнулся, открыл тяжелую дверцу сейфа и, достав бутылку французского коньяка, наполнил рюмку. «За успех начинания», — мысленно произнес он.

* * *

...Кондаков торопливо шел по Петровской улице. Все его существо рвалось вперед, и только сознание, что кто-нибудь может обратить на него внимание, удерживало от желания побежать.

Возле здания городской полиции он на мгновение остановился, огляделся по сторонам и шмыгнул в подъезд. Не переводя духа, взбежал вверх по лестнице, миновал коридор, влетел в кабинет Стоянова.

— Деньги готовьте! — воскликнул он, увидев, что начальник городской полиции стоит у окна и наблюдает за рабочими, которые воздвигают у парка постамент памятника Петру I. — Долго разыскивал, но нашел. Вот она, новая листовочка, в сельскохозяйственной школе раздобыл. Левка Костиков там всех мутит...

Стоянов взял у него листовку, заскользил взглядом по строчкам.

Бюллетень № 8

ВЕСТИ С ЛЮБИМОЙ РОДИНЫ

В последний час

Части Красной Армии, усиленно продвигаясь вперед, заняли города Волчанск. Чугуев, Печенеги, Белый Колодезь, Приморско-Ахтарскую.

В районе Ростова наши части вели ожесточенные бои с противником; сломив сопротивление врага и прорвав линию обороны, наши войска вышли на железнодорожную линию Новочеркасск — Ростов. Имеются трофеи и пленные. В районе Краматорской наши части, сломив упорное сопротивление врага, продвигаются вперед, заняв несколько населенных пунктов.

Прочитав, передай товарищу

— Откуда знаешь, что Левка Костиков? — Стоянов поднял глаза от листовки и уставился на Кондакова.

— Это точно. Он одному моему знакомому уже третью листовку передает. Да еще уговаривал его в какую-то организацию поступать. Стыдил за то, что тот зарегистрировался как комсомолец.

— Так, так. В организацию, говоришь, предлагал? — Стоянов оперся на палку, нервно постучал пальцами по ручке.

Потом, подойдя к столу, он позвонил начальнику политического отдела и приказал ему срочно зайти. Через несколько минут в кабинете появился Петров.

— А ну-ка, расскажи все снова, — приказал Стоянов Кондакову.

Тот повторил.

— Ясно, где зверь притаился? А мы все по заводам рыскаем, — зло сказал Стоянов. — Арестовать этого Костикова немедля, сегодня же ночью, — распорядился он, когда Петров, прочитав листовку, отдал ее обратно.

— Слушаюсь. Может, через него и до всей стаи доберемся?

— Я этого гада сам допрашивать буду. Только смотрите не дайте ему уйти.

— Все будет в полном порядке, господин начальник.

— Ладно, ступай.

Петров скрылся за дверью. Повернувшись к окну, Стоянов мысленно представил себе лицо капитана Брандта, когда тот узнает, что русская вспомогательная полиция напала на след подпольщиков. Стоянову с тех пор, как Брандт стал его непосредственным начальником, очень хотелось добиться расположения капитана. «Теперь-то он останется доволен работой вспомогательной полиции. Тут уже ничего не скажешь». Поглощенный своими мыслями, Стоянов забыл о Кондакове. Но тот сам напомнил ему о себе.

— А деньги-то когда заплатите?

— Погоди ты! Если банду накроем, к ордену тебя представлю.

— Орден это неплохо, а только мне деньги нужней.

— Никуда они не денутся. Позднее получишь — целее будут. Тебе марками или рублями выписывать?

— Мне все одно.

— Ладно, сегодня восемнадцатое, приходи двадцать пятого за получкой. Куда девать их будешь?

— В оборот пущу. Свое дело открывать собираюсь.

— Ишь ты, что задумал! — рассмеялся Стоянов. — Ну да ладно, ступай. И мне пора. Только смотри, Костиков — мой. Штурмбаннфюреру Биберштейну ни звука.