Герои вчерашних дней
Шрифт:
Однако в Нерчинск ушли не все. 45 защитников Албазина китайцы увели с собой в Пекин, не иначе, как хотели предъявить императору живых демонов. Как ни странно, но именно эти несколько десятков не то пленных, не то перебежчиков (историки спорят до сих пор), оказались одним из важнейших последствий этой давно забытой войны. Именно они стали первой ниточкой, связавшей две империи, и связь эта больше не рвалась.
Албазинцев увозят в Пекин. Картина современного китайского художника (фрагмент). Харбинский художественный музей.
Дело в том, что император очень высоко оценил мужество защитников Албазина, и сделал им предложение, от которого
Новобранцам выделили подворье во Внутреннем городе у ворот Дунчжимэнь в переулке Хуцзяцзюань, положили приличное гвардейцам жалованье, холостым даже выдали жен. Приличные китаянки, конечно, скорее удавились бы, чем пошли к волосатым демонам, но проблему решили просто - дали команду в Разбойничий приказ, и оттуда по разнарядке прислали бывших супружниц казненных преступников. И, самое главное, новым гвардейцам разрешили исповедовать свою религию. Вскоре в северо-восточном углу Внутреннего города появилась кумирня, которую русские именовали Никольской часовней, а китайцы без затей обзывали «Лочамяо». Перевод интуитивно понятен.
Сначала там служил уведенный с казаками священник Максим Леонтьев, а после его смерти наши дипломаты, напирая на загубленные души оставшихся без духовного кормления православных, продавили у китайских властей разрешение на создание Русской духовной миссии в Пекине. История этой миссии - долгий и отдельный разговор, скажу лишь, что она, кроме назначенных, выполняла также функции и посольства, и торгового представительства, и культурного центра, и исследовательского института, и разведывательного центра, естественно. Между прочим, с 1838 года, со смерти последнего католического священника в Пекине, и по 1860 год нам завидовали все европейские державы - русские оказались единственными европейцами, имевшими право проживать в столице Поднебесной.
Помню свое удивление, когда я узнал, что албазинцы существуют в Китае до сих пор. Потомки этих казаков за три столетия, конечно же, полностью окитаились, но сохранили православие и стали, по сути, субэтнической группой. Позапрошлым летом я даже познакомился с одним из них. Дело в том, что после смерти последнего православного священника в Китае, настоятеля харбинского храма отца Александра Ду, китайские власти категорически не позволяли Русской православной церкви прислать нового. Потом нашли компромисс - 15 гражданам КНР разрешили уехать в Россию для обучения в семинариях и принятия сана. С одним из них, молодым парнем, учившимся тогда в Московской семинарии, меня и познакомила бывшая студентка моей жены. По-русски он говорил неважно, но первым же делом объяснил, что фамилия его - Дэ, но на самом деле так просто переделали фамилию его предков, а по правде он Дубинин. Сколько столетий прошло, а иди ж ты...
Казаки-албазинцы в Китае. Пекин, 1901-й год.
Но я отвлекся. Вернемся на Албазин.
Глава 5
Когда я
В Нерчинск беженцы прибыли почти через месяц, 10 июля 1685 года. А аккурат за день до этого, 9 июля, на постой к воеводе Власову определился добравшийся таки до Нерчинска Бейтон со своим анархическим воинством.
Наши герои встретились. Но, думается, вряд ли их сильно занимало новое знакомство - обоим других забот хватало. Как вы понимаете, и тот, и другой были по уши в дерьме, причем как исправить ситуацию - не очень понятно. И перед тем, и перед другим стоял вопрос, который надо было решать незамедлительно: «Как действовать дальше?».
Оставаться в Нерчинске было нельзя. За эти два дня население маленького Нерчинска увеличилось вдвое, и на такую прорву народа просто не было припасов. Надо было что-то придумывать.
Скорее всего, решение принимали все трое «начальных людей»: казачий голова Афанасий Бейтон, воевода несуществующего более албазинского воеводства Алексей Толбузин и «гостеприимный хозяин», нерчинский воевода Иван Власов.
Так и представляешь себе эту картину - три крепких бородатых мужика, трое «государевых людей», устроившихся на лавках в воеводской избе. «Гневный», как его именуют, воевода Власов, единственный в этой компании человек непричастный. На нем вины нет, хотя забот ему, конечно, подвалило. Во-первых, непонятно, что делать со свалившейся на его голову массой людей, а во-вторых, что гораздо серьезнее, угадываются неважные перспективы и для собственного воеводства - кто знает, остановятся ли «богдойцы» на Албазине?
А рядом с озадаченным воеводой два лузера - опоздавший и проигравший. С ними все гораздо серьезнее.
Знали бы вы, сколько государственных решений в нашей истории принималось вот так - в избах всяких мухосраньских городков, суровыми мужиками, иногда и принявшими на грудь для храбрости. Причем принимали эти решения люди, никаких прав на это не имевшие.
Странный парадокс. Россия всегда, во все времена, едва ли не с Ивана Третьего была гиперцентрализованным государством. Это, можно сказать, ее видовой признак. У нас в конечном итоге все и всегда решает один человек, как бы он не звался - «царь-батюшка» или «гарант Конституции». Но при этом львиная доля наших территориальных приобретений, особенно в Азии - результат самодеятельности и превышения власти. Эдакая «инициатива с мест», когда кашу заваривали провинциальные «наместники», а правительство ставили в известность уже постфактум. Достаточно вспомнить, как даже в цивилизованном XIX веке Муравьев «сплавлялся» или Черняев «линию ровнял».
Почему так происходило - в принципе понятно. Сильная централизация имеет как плюсы, так и минусы. Посудите сами - пока с центром свяжешься, пока там маховик закрутится, пока бюрократическая махина выплюнет из себя какое-то решение - время уже ушло и удобная ситуация потеряна безвозвратно. Так не проще поставить на любимое русское авось, сыграть с судьбой в «пан или пропал»? Не выгорит дело - ну что ж, за самоуправство отвечу, но уж если сложится - царь-батюшка старания оценит и милостью не оставит.