Героический эпос народов СССР. Том второй

Автор неизвестен

Весь обратившись в слух, Кёр-оглы внимал словам Демирчиоглы, а когда тот кончил песню, запел сам:

"На коне по облачным вершинам Мчался ль ветром ты когда-нибудь? На поле один чужим дружинам Преграждал ли путь когда-нибудь? Ваала… Когда-нибудь от страха Ты шептал мольбы в святом пылу? Десяти сраженных в честь аллаха Головы привязывал к седлу? Если трус бахвалится удало, То фиалка клонится к земле. Падал ли от встречного удара Наземь ты, родившийся в седле? Если

не случайно иль случайно Для врага твоя открылась тайна Или враг сильней наполовину, Ты ему показывал ли спину? Кёр-оглы не поведет и бровью, Если даже враг сильней его. Наполнял ли вражескою кровью Горсти ты, справляя торжество?"

Демирчи-оглы ответил:

— Нет, Кёр-оглы, пока за мной таких доблестей не числилось, но я все-таки привезу Телли-ханум. Поверь!

— Что скажете вы, молодцы? — обратился Кёр-оглы к своим всадникам. — По плечу ли ему поручение?

Одни крикнули:

— Он силен и крепок!

Другие добавили:

— Жаль опыта маловато у него в таких делах!

— В настоящих переделках он не бывал! — предостерегли третьи.

Кёр-оглы издал боевой клич. Мигом стремянный подвел оседланного Гырата. Кёр-оглы взял яблоко, воткнул в него кольцо в том месте, где торчал черенок. Это яблоко он положил на голову Демирчи-оглы. Потом вскочил в седло и, гарцуя, отъехав в сторону, вскинул лук. Сорок раз он оттягивал тетиву лука, и сорок стрел одна за другой пролетели сквозь колечко, торчащее из яблока. Все делибаши, Нигяр-ханум и ашуг Джунун, затаив дыхание, смотрели на это. Демирчи-оглы ни разу не пошевелился, не моргнул глазом, не побледнел. Как встал, так и стоял до конца стрельбы. Спрыгнул Кёр-оглы с коня, обнял Демирчи-оглы, поцеловал его в щеки и в глаза. Душа Кёр-оглы просветлела, сердце взыграло радостью, он взял саз и запел:

"Отважней нету пехлевана. И почитая и любя, Я, вырвав стрелы из колчана, Как в битве, испытал тебя. Где неприступные пределы Наш занимает Ченлибель, Не дрогнул ты, хоть грозно стрелы В тебя летели, словно в цель. Был сокрушен в низины ворог, Яд поднесен ему судьбой. Не дрогнул ты, хоть ровно сорок Стрел пронеслось над головой. Не побледнел ты, верный званью, Пошлю тебя в Иран, в Туран, Индусов и французов данью Я обложу, держась стремян. Отрубим головы всем ханам, Чтоб в Ченлибеле пехлеванам Сдвигать бокалы, не скорбя, — Позволь мне выпить за тебя!"

И начался пир. Ашуг Джунун оказался в центре веселья. Ели, пили, играли, пускались в пляс. Ликовали сердца. Поднялся Кёр-оглы и молвил, заглушая голоса пировавших:

— Решено, мой сын, иди вооружайся!

Демирчи-оглы ушел и вскоре возвратился при мече, щите, копье, палице и булаве. Приблизился к Кёр-оглы, и видит тот, что Демирчи-оглы столько оружия взял, что еле двигался от тяжести. Раздались слова песни. Это запел Кёр-оглы. Послушаем его:

"В Эрзерум лежит твоя дорога, Эрзерум на озеро похож. Не бери с собой оружья много, Но булатный меч всегда хорош. Воин небледнеющего лика, Ты мои не позабудь слова: Буйволу подходит больше — пика, Молодцу — подходит булава. И хоть путь нелегок и тревожен, Пуще глаза береги коня. А в бою ты меч рвани из ножен, Будь во всем похожим на меня".

Демирчи-оглы по неопытности

думал, что, чем больше оружия у игида, тем лучше. После совета Кёр-оглы он отобрал только то, что нужно было взять, а остальное оставил. Затем он сходил за своей цепью и, опоясавшись ею, возвратился.

Кёр-оглы сказал:

— Теперь, сын мой, иди и выбери себе любого скакуна!

Демирчи-оглы вывел из стойла Арабата и оседлал его. Простился с удальцами, с Нигяр-ханум, с ашугом Джунуном и, вскочив в седло, предстал перед Кёр-оглы.

— Выслушай перед дорогой мой последний наказ, — произнес Кёр-оглы.

Взял он саз. Послушаем сказанное:

"Когда ты прискачешь, игид, в Эрзерум, В ножнах не скрывай пред врагами булата. Но в схватку кидаться нельзя наобум, И лучше назад повернуть Арабата. Знай, воин обязан, когда он не трус, Окинуть врага ненавидящим взором, Встать на стременах и подкручивать ус, Удары врагу нанося шестопером. Противник двоится у труса в глазах, Считать же врагов храбрецу не годится. Скачи в Эрзерум, будь отважным в боях, Чтобы с Телли в Ченлибель возвратиться".

Когда Кёр-оглы закончил песню, Демирчи-оглы, попрощавшись с ним, направил коня в сторону Эрзерума. Долго ли, скоро ли ехал, но, добравшись до гор эрзерумских, почувствовал он усталость, да и конь его, Арабат, был голоден.

Видит всадник: течет пред ним алмазный родник. Спешился Демирчи-оглы, расседлал коня и отпустил его попастись, а сам, умывшись ключевой водой, прилег немного отдохнуть. Но только смежил ресницы, как снизошел на него сон богатырский. Сколько времени спал он, неведомо, но когда пробудился, то увидел, что густой туман повис вокруг, а верный конь исчез куда-то.

Кинулся он искать Арабата, подавая зов словом и свистом, но конь как сквозь землю провалился.

Взял тогда Демирчи-оглы саз и запел:

"Верный конь исчез куда-то, Как вернуть мне Арабата? Как в чужой мне стороне Оказаться на коне? Нужен плотник стройке дома, Врач, чтоб вылечить больного, Конь бойцу нужней собрата, Где найти мне Арабата? Как противника кляня, Встречу бой я без коня? Край чужой — грустней заката, Как вернуть мне Арабата?"

Все горы облазил Демирчи-оглы, с ног сбился, но коня отыскать так и не смог. Опечалилась душа, и запел он:

"Пусть бедности избегнет удалец, Которая похожа на заплатки. Богач, наполнив золотом ларец, Проводит жизнь в довольстве и достатке. Равно умрет, кто беден и богат, Но отличить умей добро от зла ты. Гость знатный к богачу войдет в палаты, Кто беден, тот богатому не брат. На свете много, Демирчи-оглы, Есть удальцов, чья нелегка дорога. Пропал твой конь среди нависшей мглы, И уповать осталось лишь на бога".

Долго бродил по горам Демирчи-оглы в поисках пропавшего скакуна, как вдруг у подножия скалы увидел чабана.

Приблизился к нему пеший всадник и молвил:

"Друг чабан — мне конь дороже злата, Может быть, ты видел Арабата? Если нет булата, в бой не вступишь, Может быть, ты видел Арабата?"

И ответил чабан ему так:

"Удалец, под балахоном синим Твоего коня я видел ныне, Пусть вовек не будет пешим всадник, Видел скакуна я на вершине".