Героинщики
Шрифт:
У меня печет под грудью, но моим телом внезапно пробегает какой-то заряд, который перебивает тревогу, в то время как грохот где-то позади свидетельствует о том, что уже прибыли грузовики, готовые забрать нас на завод!
Каждый пытается пробиться вперед через ряды полиции, меня толкают прямо на щиты, в толпе мои локти прижимают к бокам, мне на минутку становится страшно, я теряю Никси и начинаю паниковать, потому что не вижу также и отца, быстро вспомнив установку бабушки. Появляется немного свободного пространства, и я не колеблясь занимаю его, после чего полиция переходит в наступление, и мы все вынуждены бежать назад. Это как толпа между рядами на футбольном матче, только нужно еще оставить свободное место для грузовиков, и еще - в дополнение –
– ЧТО ЖЕ ТЫ, БЛЯДЬ, ДЕЛАЕШЬ, ЕБАНЫЙ НАЦИСТСКИЙ МУДИЛА?
Новая волна, и когда всадники снова усиливают натиск, остальные полицейские остаются позади них. Камни постоянно летят в воздухе, настигая этих мудаков, и кто-то предупреждает с помощью мегафона, что если мы не отступим назад на сотню ярдов, будут привлечены войска в полном боевом снаряжении.
И мы видим их - как они готовятся, одевают шлемы, берут в руки небольшие щиты и дубинки.
– Это просто отвратительно, - говорит один старый йоркширский шахтер, чьи глаза горят от ненависти, -в этой стране запрещено привлекать такие отряды против пикетчиков!
– У них малые щиты, - кричит другой товарищ по несчастью - они собираются нападать, а не защищаться!
Парень правильно догадался, потому что когда мы остались на месте, проклятые ублюдки усилили давление, как сумасшедшие. Большинство людей пришла бастовать в обычном одежде, мало кто догадался надеть толстые стеганые куртки, но никто вообще не додумался взять с собой оружие, чтобы защитить себя, и когда полиция перешла в наступление, размахивая дубинками, бастующих охватила массовая истерия. Меня ударили в спину, затем черканули по руке; мне стало плохо, после чего меня огрели по затылку. Ощущение от этих ударов отличалось от того, когда тебе заехали кулаком или дали пенделя, ты бы всем телом чувствуешь, что тебе наносят вред, но адреналин - лучшее обезболивающее, поэтому я разворачиваюсь и бью ногой прямо посреди чьего щита ...
НИКАКОГО ЭФФЕКТА, БЛЯДЬ.
Это нечестно, на хуй ... это просто, блядь, неправильно ... где мой щит?., Где моя ебаная бита, вы, припездки проклятые? ... это неправильно, неправильно ...
Я хуярю и хуярю по плексигласу, пытаясь прорваться сквозь окружающий отряд, но это абсолютно бессмысленно. На хуй все; я разворачиваюсь и бегу вместе с остальным назад, на пути натыкаясь на копа, который оказался среди нас, преследуя одного из бастующих. Он спотыкается так сильно, что кажется, будто вот-вот упадет, но удерживается на ногах и бежит за ним дальше, не обращая ни на кого никакого внимания. Вижу, что один парень упал на землю, и теперь его бьют дубинками трое копов. Они склонились над ним, их оружие не знает усталости. Девушка примерно одного возраста со мной, высокая, черноволосая - кричит них, умоляет:
– Да что же вы делаете!
Один из копов называет ее шахтерской подстилкой и отталкивает прочь. Она качается, падает на спину, а взрослый парень оттягивает ее в сторону, отбиваясь палкой, чтобы хоть как-то защититься. Все кричат и вопят, а я стою, парализованный, не в состоянии перейти от мыслей к действиям, просто завис. И тут какой-то старший коп замечает меня, оглядывается по сторонам, нет ли рядом кого-то младшего, а затем рычит мне прямо в лицо:
– УБИРАЙСЯ ОТСЮДА СЕЙЧАС ЖЕ, ПОТОМУ ЧТО УБЬЮТ НА ХЕР!
Эта забота напугала меня больше, чем любая угроза; я, не чувствуя земли под ногами, бегу прочь оттуда, пробивая себе путь сквозь толпу, пытаясь найти отца, и Энди, или даже Никси. Вокруг творится настоящее безумие: один здоровенный сильный парень в кожаном прикиде с длинным, как у байкера, волосами бьет от всей души какого-то копа; хотя у последнего есть щит с дубинкой, но верзила преобладает по силе и хуярит тупого копа своими большими, как кувалды, кулачищами. Еще один парень,
Что за на хуй..
Вдруг воздухом прокатываются новые волны гнева, люди кричат так, что бьются в агонии, и я - на мгновение - предполагаю, что копы пустили аммиак или что-то такое им в глаза; но это грузовики с штрейкбрехерами, они выезжают от завода, в них полно людей. Еще один толчок, полиция отгоняет нас прочь, и Скаргилл выходит из толпы, оказывается перед самым ограждением и кричит в мегафон, что не может этого допустить; это напоминает мне объявления на вокзалах британской железной дороги. Грузовики с штрейкбрехерами уже удаляются под свист и улюлюканье, и все успокаиваются. У меня что-то ужасное, тяжелое, холодное возникает в груди, я понимаю, что все кончено, но все равно продолжаю искать отца.
Только бы с ним все было хорошо. Господи - протестантский, католический, мусульманский, иудейский, буддийский, который бы Ты ни был бы, пожалуйста, пусть с ним будет все в порядке.
Некоторые из пикетчиков следует из поля в сторону села, помогая идти своим раненым товарищам, но остальные просто отдыхают на солнце, смотрясь настолько обыденно, что вы бы не поверили, что они только участвовали в массовой забастовке, всего пару минут назад. Я - не из их числа; сжав зубы, я все еще дрожу, будто мне в жопу маленький мотор воткнули. Впервые я начинаю чувствовать, куда именно меня ударили, у меня гудит в голове, болит спина, рука, которой я не могу пошевелить, а потому она просто бессильно болтается.
БЛЯДЬ ...
Сейчас, пожалуй, я выгляжу точно, как отец - так же беспокоюсь. То есть то, как он выглядит сейчас, а не когда был молодым, я видел старые фотографии. Однажды я спросил его, почему он такой, почему все время ему неспокойно.
– Дети, - просто ответил он.
ПУСТЬ С НИМ ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО!
Я решаю вернуться в село, чтобы поискать там автобус; старик с Энди тоже должны прийти к такому же заключению; но следующее, что я понимаю, - это то, что к нам шагает новый полицейский отряд со щитами и дубинками. Не могу поверить, все же уже кончилось, ебаный грузовики уже проехали! Но они неотступно идут прямо на нас, в то время как мы остались без оружия, и нас значительно меньше. И тогда я подумал: эти суки действительно хотят убить нас: все, что нам оставалось делать, - это съебывать и выбираться на железнодорожную насыпь.
Каждый шаг отдается болью в моей проклятой спине. Я притираюсь курткой об ограждение и слышу, как трещит ткань. Позади нас один крепкий мужик с красной рожей бежит, хромая и задыхаясь, и кричит с северным английским акцентом:
– Ребята! Это же ... это же ... Они нас забьют до смерти!
Где мой ебаный отец?
Мы перебираемся через железнодорожный путь, я помогаю том чуваку перелезть на другую сторону. Его нога совсем плохая, но моя спина также сегодня не в настроении, для меня эта суета становится настоящим испытанием, и рука у меня совсем пошевелиться не может. Мой товарищ кричит, он в шоке. Хотя мне показалось, что говорит он, как англичанин, оказывается, его зовут Бен, и он - бастующий шахтер из Ноттингема. Он сильно повредил себе коленную чашечку.