Герой ее романа
Шрифт:
Впервые с момента его смерти она была вынуждена признать, что кроме страданий, которые ей причинил этот проходимец Джо Де Лука, все это время в ней жила, хотя сама она наверняка боялась в этом признаться, обида на самого близкого человека на свете. Почему в тот момент он думал исключительно о себе? Почему не вспомнил о ней, не сообразил, на какие страдания он ее обрекает? Каково ей будет одной без него? Почему страх публичного позора перевесил для него любовь к дочери? И хотя Дженнифер прекрасно знала, как много значило для отца доброе имя, его безупречная репутация, грустно, однако, было сознавать, что отцовские чувства отошли для него тогда на второй план. И он оставил
Слезы снова подступили к глазам девушки, а из груди вырвался полный боли и отчаяния крик. Так кричит раненый зверь. Дженни чувствовала, как ее тело сотрясает дрожь, что ей холодно и от этого пронизывающего холода некуда деться. Но вот Мэттью шагнул ей навстречу, обнял, и неожиданно она ощутила спасительное тепло, тепло, которого ей недоставало все эти годы.
— Дорогая, тебе плохо. Давай я вызову врача.
— Не надо, — запротестовала она.
Ее до сих пор лечил доктор Пейтон. Вот уж кого ей меньше всего хотелось видеть в данный момент. Ведь именно Пейтон настаивал, что причиной смерти отца явился несчастный случай.
— Тогда давай я отведу тебя наверх, в спальню.
Дженнифер попыталась было сопротивляться. Нет, она не больна. Это просто шок, нервный срыв, реакция на известие, что Джо Де Луки больше нет, следовательно, нет и причины ее душевных мук.
Сколько раз в течение последних лет мисс Уинслоу мечтала о том, чтобы поделиться с кем-то тяжелым грузом, что лежал у нее на душе. Чтобы нашелся человек, которому она могла бы рассказать все как на духу. Однако она ни разу не позволила себе поддаться этому искушению, как если бы заключила договор с самим дьяволом — только дьявол в данном случае принял обличье Джо Де Луки. Словно храня молчание, она тем самым могла рассчитывать и на молчание с его стороны, а значит, имя ее отца по-прежнему оставалось чистым и незапятнанным. Впрочем, Дженнифер понимала, что по логике вещей, Де Лука всегда мог выдать себя, не одним, так другим. Он надолго уезжал из их города, не иначе как чтобы творить свои черные дела в другом месте, но неизменно возвращался…
И вот теперь больше не вернется. И больше не причинит никому зла — ни ее отцу, ни Рут, ни Элис, ни кому-то другому. Все кончено. Точка!
Неожиданно Дженнифер нахмурилась. Оказывается, она уже у себя в спальне. Вот только как сюда попала? И что здесь делает Мэттью, почему он закрывает за собой дверь?
— Послушай, может, мне кому-то позвонить? Кому-нибудь из твоих подруг? — поинтересовался он.
Дженни упрямо замотала головой. Нет, зачем кому-то что-то объяснять. Лучше не надо.
— Хочу побыть одна. Мне так будет лучше…
Ей было не по себе, но как-то по-особому не по себе. Ее словно охватил легкий приступ головокружения, и теперь ей хотелось забиться под одеяло и лежать там, свернувшись комочком, никого не видеть и не слышать.
До кровати оставалось около метра, но каждый шаг давался Дженнифер с превеликим трудом, словно ее ноги налились свинцом и буквально приросли к полу. Затем кровать почему-то начала подрагивать и расплываться, а пол неожиданно ушел из-под ступней. Девушка вскрикнула, покачнулась и… В следующий момент Мэттью уже был рядом, и Дженнифер обнаружила себя в его объятиях.
Она закрыла глаза, словно спасаясь от головокружения или, наоборот, отдаваясь во власть ему. Только это было уже иное головокружение, теплое, легкое и упоительное, словно весенний ветер. Дженнифер почувствовала, что не в силах сопротивляться. И хотя она все
Неожиданно Дженнифер вновь ощутила себя молоденькой девушкой, мечтающей об объятиях возлюбленного, сгорающей от желания как можно скорее ощутить прикосновение его губ, его рук, его тела.
— Мэттью…
Она прошептала его имя, обвила руками его шею и, закрыв глаза, с упоением стала вдыхать до боли знакомый мужской запах.
— Мэттью…
Она повернула голову, пытаясь отыскать его губы, и услышала, как он назвал ее по имени. В голосе его звучала мольба, призыв, страстное желание…
Он взял в ладони ее лицо и жадно припал к губам, словно пытаясь утолить мучившую его жажду.
Когда-то давно, в той, иной жизни, он уже целовал ее так же жадно, захлебываясь от страсти, а их сердца бешено бились в унисон друг другу и охватившему их желанию. Тогда страсть обрушивалась на них как лавина, сметающая все на своем пути, и противостоять ей было бессмысленно. Можно было только покориться, отдаться ей во власть, позабыв обо всем на свете. А мир вокруг пусть подождет.
Когда-то, много лет назад, она уже испытала подобную необходимость полностью, без остатка раствориться в нем, стать его частью — так, чтобы они оба стали неделимым целым. Дженнифер страстно прильнула к любимому мужчине. Она уже когда-то потеряла его. Потеряла, как лишилась — и навсегда — собственного отца. Но отца уже не вернуть, а он, Мэттью, здесь, живой, и она сейчас ощущает его тело, его силу, его любовь.
Ее охватила страсть, та самая страсть, которая сметает все на своем пути, подобно цунами или лесному пожару, не оставляя места другим чувствам.
Состояние, в котором оказалась Дженни, было подобно тому, как если бы она вдруг лишилась одновременно слуха, зрения и речи, а ее поведение стало неподвластно какой-либо логике.
Мэттью застонал. Дженнифер мгновенно пробудилась от этой сладостной комы и далее действовала так, как подсказывал ей древний женский инстинкт. Ее руки скользнули по его спине вниз, достигли талии и опустились на мускулистые ягодицы, прижимая его как можно крепче к собственному телу. Так она отвечала на его беззвучный призыв и раньше, в те далекие годы, и ее ласковые и одновременно страстные прикосновения к его телу становились прелюдией к старой как мир любовной игре мужчины и женщины.
— Дженнифер… — Его голос прозвучал низко и хрипло. Мэттью явно не терпелось перейти к следующему этапу этой игры.
— Да, да, я знаю, — прошептала она в ответ, оторвавшись от его жадных поцелуев, и буквально взмолилась: — Раздень меня, Мэттью. Раздень поскорее. Я больше не могу. Умоляю тебя…
И, как будто бы желая подчеркнуть свое нетерпение, она, издав негромкий стон недовольства его нерасторопностью, сама начала расстегивать блузку. Мэттью был не из тех мужчин, которые позволяют низвести занятие любовью до уровня тоскливой фамильярности, безрадостной рутины, когда уже больше незачем проявлять пылкость первых дней юношеской влюбленности. Зная это, Дженнифер не стала лишать себя упоительной возможности собственноручно освободить возлюбленного от остатков одежды, постепенно открывая для себя его восхитительное обнаженное тело. Дрожащими от нетерпения пальцами, она принялась расстегивать пуговицы его рубашки. Всякий раз, когда очередная пуговица упорно не желала расстегиваться, из груди Дженнифер вырывался мучительный стон.