Герой конца века
Шрифт:
— Пошел вон!.. Не собираешься ли ты меня бить?.. — крикнул старик.
Молодого Савина отрезвил этот крик, он повернулся и, шатаясь, пошел к двери.
— Чтобы я не слыхал от тебя ни одного слова об этой… танцорке. Образумься до моего возвращения… — бросил ему вдогонку Герасим Сергеевич.
Николай Герасимович, бледный как смерть, отправился к себе в комнату и бросился навзничь на кушетку.
В этом положении мы и застаем его.
Он мысленно переживал только что происшедшую сцену между ним и его отцом.
«Все кончено!..» — несколько раз повторял он про себя шепотом, полным неподдельного отчаяния.
Николай Герасимович не ожидал такого оборота, который принял его разговор с отцом по поводу его женитьбы. Он полагал, что отец рассердится, начнет убеждать его в неблагоразумии этого шага, говорить о чести их рода и неравенстве этого брака. Молодой Савин приготовился уже к ответам на эти доводы. Он надеялся, что его красноречие, подогретое искренним чувством к избраннице его сердца, если не убедит отца, то смягчит его, что останется надежда убедить его возобновленным разговором через несколько дней. Все было в этом смысле обдуманно молодым Савиным, обо всем он долго совещался с Зиной, и она одобрила этот план и тоже выразила надежду, что старика убедят доводы любви, которую питал его сын к этой прелестной девушке, готовой подчас бросить сцену, чтобы посвятить его сыну всю свою жизнь. Николай Герасимович даже хотел прочесть отцу письма Маргариты, эти послания, дышавшие искренним чувством.
И вдруг все кончено!
Герасим Сергеевич, оказывается, не пожелал даже выслушать его, не поинтересовался силою чувства к увлекшей его девушке, считая это чувство за одну из тех заурядных «любовных интриг» с танцоркой, с канатной плясуньей, в подробности которых взрослые сыновья, из уважения к родителям, не смеют посвящать их; родители смотрят на такие «интрижки», если знают о них стороной, как на «дань молодости», сквозь пальцы и не поднимают о них вопроса, как о несерьезных и скоропроходящих увлечениях.
Такая постановка вопроса, кроме того, что была оскорблением чувства Николая Герасимовича, делала невозможным какой-либо разговор по этому предмету.
Отец, значит, не только не давал своего согласия на брак с танцовщицей, но даже не допускал о нем и мысли в голове своего сына.
Это было препятствие, которое ни с какой стороны нельзя было обойти.
«Что делать? Что делать?»
Этот вопрос жег мозг молодого Савина.
Он продолжал лежать с открытыми глазами, устремленными в одну точку.
Вдруг дверь комнаты распахнулась, и на ее пороге появилась Зиновия Николаевна.
Увидев лежащего на кушетке молодого человека, она остановилась и даже попятилась назад, но Николай Герасимович вскочил.
— Зина, вы…
— Меня послала тетя Фанни узнать, что случилось, что вы не пришли проститься с Герасимом Сергеевичем…
— Он уехал?
— Уехал.
— Я с ним простился… — глухо произнес Савин.
— Когда?.. — вопросительно поглядела на него молодая девушка и вдруг воскликнула. — Да что с вами, на вас лица нет…
— Я говорил с ним…
— Говорили?
— Да.
— И что же?
— Он, видимо, не допускает и мысли о подобном браке с танцоркой.
Николай Герасимович с трудом выговорил последнее слово.
— Какое несчастье! — с неподдельным горем воскликнула Зиновия Николаевна.
— Что мне делать? Что мне делать? — как бы про себя, в свою очередь произнес одновременно Савин.
— А если вы женитесь без его позволения… Что будет за это вам? — вдруг спросила она.
— Женюсь… без позволения… — с расстановкой повторил Николай Герасимович. — И в самом деле, Зина, какая простая вещь, а мне не приходило в голову… Но тогда он меня не пустит на порог своего дома, лишит наследства…
— Он сказал это?
— Нет, этого он не говорил… Повторяю, он даже не считает это серьезным, он прямо обо всем этом отказался говорить со мной…
Зина в задумчивости села на кушетку, на которую опустился и Савин.
— Я думаю, что, если бы вы женились и все было кончено, дядя в конце концов простил бы вас… Он добрый…
— Как для кого?
— Для вас, и для всех… Ведь это первый отказ с его стороны в вашей просьбе… Ведь не развенчаешь… Он посердился бы, посердился бы, да и простил… Он добрый.
— Вы умница, Зина! Я последую вашему совету… Как только он возвратится, я поеду в Петербург и женюсь. Я не могу жить без Марго… Вы не понимаете, Зина, как я страдаю…
— Понимаю, Николай Герасимович, конечно, я еще никого так не любила, но я много читала и могу поставить себя на ваше место.
— Вы ангел, Зина…
Он взял ее руку и поцеловал ее.
— Ах, что вы, зачем это! — сконфузилась она, вся вспыхнув от неожиданной первой ласки с его стороны.
— Вы мой единственный добрый друг! — воскликнул он.
— Я рада, что вы считаете меня другом… — просто сказала она.
— Лучшим, дорогим другом, Зина!
— Вы когда же хотите ехать?
— На другой день после возвращения отца.
— А в июле я тоже приеду в Петербург… — с радостной улыбкой сказала она.
— Вы?
— Да, я… Меня отвезет туда тетя Фанни, и я буду жить в доме дочери ее гувернантки.
— Зачем?
— Я буду учиться.
— Учиться?
— Да, я хочу учиться на доктора…
— Вы хотите быть женщиной-врачом?
— Это моя давнишняя мечта, но дядя Герасим Сергеевич слышать прежде не хотел об этом, а за последние дни на него вдруг напал добрый стих, и сегодня, после утреннего чая, это значит прежде, нежели он говорил с вами — он согласился, и тетя Фанни в июле везет меня в Петербург… Мне только одно грустно… — вдруг заторопилась она.
— Что именно?
— Что день, в который мне удалось добиться разрешения дяди, был днем отказа с его стороны вам…
— Я и не надеялся на согласие… Я думал, что я сумею его убедить исподволь… А теперь я последую вашему совету… Женюсь и, приехав с молодой женой сюда, упаду к его ногам… Если его не тронут мои мольбы, то тронет ее красота, я в этом уверен…