Герой конца века
Шрифт:
А все это потому, что с именем Петербурга соединяется, или, лучше сказать, поглощает его имя Маргариты Гранпа, которое для него составляет все, альфу и омегу его жизни, без которой самая жизнь представляется ему совершенно ненужной, жизнь, та самая жизнь, полная удовольствий, разгула, кутежей, та жизнь в царстве женщин, которой он еще с год тому назад отдавался с таким искренним восторгом, с таким неустанным наслаждением.
Все это померкло, потеряло всякий интерес, и рой благосклонных жриц культа любви кажется ему отвратительным, вызывающим омерзение к самому себе.
Над этим царством женщин высоко, высоко, почти недосягаемо, стоит одна, к которой несутся все его помыслы, все желания, которая привязывает его к жизни, которая сама жизнь.
Эта одна — она, его ненаглядная Маргарита.
Наконец поезд подошел к петербургскому вокзалу, послышались неистовые свист и шум выпускаемого пара при замедлении хода.
Николай Герасимович выскочил на платформу, приказал первому попавшемуся ему на глаза носильщику получить его багаж и нанять карету.
Он решился ехать прямо к Якову Андреевичу Хватову, который еще при отъезде, несмотря на то, что Савин отдалился от его компании, взял с него в этом слово товарища.
Хватов оказался дома и принял своего приятеля и бывшего собутыльника с распростертыми объятиями.
Яков Андреевич был произведен в корнеты и даже успел жениться на опереточной актрисе Зое Киршнер, имевшей громадный успех в «Прекрасной Европе».
Перемен было немного у женатого корнета.
Та же квартира, та же обстановка, лакеи и карлики в ливреях, та же бесшабашная юнкерская компания.
Изменилась только форма Хватова.
Генеральский сюртук, который он носил дома, будучи юнкером, он переменил на корнетский, да на месте, занимаемом прежде какой-нибудь привезенной откуда ни попало дамы полусвета, сидела теперь экс-«Прекрасная Елена», его законная супруга Зоечка.
Началась приятельская беседа.
От Хватова и его товарищей Савин действительно узнал все балетные новости.
Некоторые были ему, впрочем, известны, как, например, то, что Маргарита Гранпа снова переехала жить к отцу, — другие его не на шутку обеспокоили.
— Аргус-то ее представляет ей каждый день все новых и новых поклонников, — говорил Хватов, — и все по своему выбору, побогаче да потароватее…
— А она что?
— Презирает… — улыбнулся Яков Андреевич, употребив слово жаргона балетных танцовщиц того времени. — Впрочем, говорят, одного из них за последнее время не презирает, — добавил он.
— Кого это? — вздрогнул Николай Герасимович.
— Федю Гофтреппе.
— Его?
— Да, говорят, что и отец, и особенно Марина Владиславовна, тоже на его стороне… Да и что говорить, отец — особа, сын богат… Чего же надо?
— Кому?
— Ну, конечно, аргусу, да Маринке… А может, впрочем, и ей…
— Ну, это ты оставь…
— Хорошо все-таки, что ты приехал, может теперь она его сразу «презирать» начнет, а то, говорят, за последнее время у них началась такая дружба, пошли печки да лавочки…
В уме Савина промелькнула фраза из последнего письма Маргариты Максимилиановны.
«Уж не он ли друг, которого она нашла — этот Гофтреппе», — подумал он.
— Ну, а что Колесин? — спросил он вслух.
— Крашеная кукла в загоне…
— Надо ехать к ней… Она все живет на Торговой?
— Все там же… Но только едва ли тебя пустят после летней истории… Максимилиан-то слышать твоего имени не может, так весь и трясется, а Маринка зеленеет…
— Пожалуй, ты прав… — упавшим голосом сказал Николай Герасимович. — Но где и когда я ее увижу?
— Сегодня идет «Трильби» — она занята.
— Можно послать кого-нибудь за билетом?
— Пожалуйста, распоряжайся, как у себя.
Савин распорядился, и через какой-нибудь час билет кресла первого ряда Большого театра был у него в кармане.
Успокоенный, что сегодня же вечером увидит свою красавицу, он отдохнул до обеда у Хватова, который подавали в шесть часов, и вскоре после того, как встали из-за стола, поехал в театр.
Читатель не забыл, что вместо свидания с невестой Николаю Герасимовичу пришлось иметь роковую беседу с участковым приставом, носившим историческую фамилию, которому Федор Карлович Гофтреппе указал на Николая Герасимовича.
Савин привезен был в местный участок в каком-то отупелом, бессознательном состоянии. Ни в чем, что происходило с ним там, он не мог даже впоследствии дать себе отчета.
Очнулся он уже на дороге в Пинегу.
Оказалось, впрочем, что в пылу охватившего его ужаса, он успел уведомить о постигшем его несчастии петербургских родственников, а так как последние были люди влиятельные, то распоряжение о высылке было вскоре отменено.
Когда Николай Герасимович прибыл к месту своего назначения в Пинегу, то местная администрация была уже уведомлена об отмене первоначального распоряжения и о дозволении отставному корнету Савину проживать, где ему угодно.
Не теряя ни минуты, Николай Герасимович полетел обратно в Петербург.
Здесь ожидал его новый тяжелый удар, отразившийся на всей его жизни.
Маргарита Гранпа была потеряна для него навсегда… в объятиях Гофтреппе.
Часть вторая
СВОБОДНАЯ ЛЮБОВЬ
I
НА ТЕАТРЕ ВОЙНЫ
Началась русско-турецкая война 1877 года.
34-й Донской казачий полк, к которому был прикомандирован отставной корнет Николай Герасимович Савин и в котором он командовал полусотней, перешел вместе с другими частями 9-го армейского корпуса Дунай под Систовом в конце июня и двинулся по направлению к Никополю.
Крепость Никополь стояла на правом нагорном берегу Дуная, на высоком утесе.
Дунай в этой местности достигает до полутора верст ширины и представляет великолепную картину.
С одной стороны на темном утесе высится крепость Никополь со своими бастионами, увенчанными орудиями, кругом крепости по склону горы до самого Дуная живописно раскинулся город, весь в садах и виноградниках, с торчащими кое-где высокими минаретами.
На другой стороне величественной реки, на низкой луговой румынской стороне, расположен красивый городок Турн-Магурель, с европейской распланировкой и грациозными фасадами румынских домов.