Шрифт:
Глава 1 Первенец
Под бесконечным небом, в объятиях морских волн, скрывался остров, окутанный туманами, словно магической аурой. Северные берега его украшали скалистые обрывы, над которыми гордо возвышался горный хребет, укутанный снежной вуалью. На юге, морские ветра, словно необузданные скакуны, мчались с золотых пляжей Межевого моря через бескрайние степные просторы, срывая лепестки цветов и несущие их в дар к берегам загадочного моря Дев. Остров, как будто по негласному соглашению, делился на две части изумрудным поясом лесов, затерянных меж горных вершин и зелёных лугов.
Как бы следуя заветам самой природы острова, его населяли два различных народа. Диды, обосновавшиеся в лесных чащах и среди скал, строили храмы, крепости и города, живя годами в непоколебимой
Ойцы, отвергнув лживое, по их мнению, родство с князем, нашли свою веру в божественном свете и, как кочевники, следовали за ним по южным просторам, поклоняясь рассветам и закатам. Они определяли по звёздам, что принесёт завтра, и искали знамения на водной глади. Их редкие предсказания передавались из поколения в поколение как священные наставления. Лидеры среди них выбирались через испытания силы и мужества.
Так, вечно колеблясь между союзом и раздором, миром и конфликтом, никогда не уступая друг другу в силе, они втягивали остров и своих же людей в бесконечные сражения и набеги, в бессмысленных попытках доказать свою правоту.
Огромные страдания выпали на долю дидских городов, стоявших как неприступная граница, живой щит против внезапных нападений вражин. По княжьему велению, их жители ступали под дикие ойцкие ветра, пронизанные стрелами, и падали бездыханными на землю вместе с конями.
Божьей шуткой ли, но остановилось кровопролитие князем Военегом, кому по имени было велено наслаждаться боем, и тогдашним ханом Клычом, нареченным мечом что несет гибель дидам.
Чудом нашли путь к соглашению, обещая не нарушать границы друг друга. Чтобы укрепить этот мирный договор, князь за правление свое поручил Хоградским мастерам следующее: русло реки, что дугой на степь уходила, сменить и перед кромкой леса пустить. Управились за семь лет, а как закончили Рубежкой её и прозвали. За ручкой паутиной пустили рвов на версту, да так что ни один ойец, ни пеший ни конный, пройти не смог бы. Города у границы, наконец, смогли вздохнуть свободно, очистив свои улицы от пепла войн.
Эти перемены принесли князю новое имя – Всесвет Мирный. Однако воеводы, чьи доходы уменьшились из-за прекращения конфликтов, презрительно добавляли за именем князя слово "дюже" и замышляли тайные интриги, приводящие к стычкам на границах. Но эти схватки больше напоминали лай охранной собаки за забором, чем настоящие битвы.
Поколение, израненное жестокостью прошлых сражений, даже под таким покровом мира, ещё долгие годы спало настороже, прислушиваясь к каждому шороху за окном. Седина покрывала волосы тех, кто когда-то был молод, а управленцы городов сменялись своими наследниками. Страхи прошлого постепенно уходили, уступая место новой жизни.
* * *
Боревич стоял на вырубленной поляне в лесу, прямо перед расчищенным спуском к реке. Место было обнесено частоколом со всех сторон, включая ворота, ведущие в сторону Хограда. К Рубежке он обращался сторожевой вышкой, подле которой подружкой выглядывала вежа посаднических хоро Эти хоромы, построенные в два яруса, были настолько просторны, что их крыши служили укрытием для городских собраний во время непогоды, вмещая около ста человек. Гурьбой, по другую сторону от башен, как будто внимательно слушая, располагались разнообразные жилые домишки. Некоторые были побольше, другие поменьше, но все они украшены резными, аккуратно окрашенными ставням и металлическими пластинками, покачивающимися по углам крыш. Меж всех выделялись кузня, что дымила поодаль, с левой стороны от городских ворот, и дом знахарок по правой. В последнем происходило всякое: от лечения и родов до прощаний. Дом также служил приютом для сирот и одиноких стариков. Кроме того, там обучали грамоте и знахарству. Позже к нему даже пристроили каменный восьмерик в знак почитания, украсив его разноцветными стеклянными вставками. Эта затея настолько пришлась по душе местным жителям, что святыня стала популярным местом для вечерних встреч и обмена новостями.
Вдоль частокола протянулись конюшни, склады и стрельбища. В центре располагалась площадь, настолько вытоптанная, что на ней не осталось ни одной травинки. Здесь проводились празднества и собрания; отсюда были видны и посадническое крыльцо, и скрытая между сторожевыми башнями калитка к реке. Детвора играла в салки, а проезжающие торговцы выставляли свои товары. И не скажешь так, сколько раз тут выжигали все до тла. Люди пообвыкли, женщины теперь больше заботились об убранствах хат, а мужики только на словах звались воинами. Немногие действительно сражались против ойцев по княжеской воле. Остальные жили обыденной жизнью тружеников, хотя и не прятали свои мечи на дальние полки.
Сорок лет минуло с того, как Рубежку пустили по новому руслу. Старый посадник почил сразу за женой одним годом, три зимы назад, и на его место пришел старший и единственный сын – Остромир. Приняли его за главу города сразу, за столько лет делом славу он заработал хорошую. Остромир был исправным, честным и справедливым, следуя заветам своих родителей, однако оставался без супруги, хотя ему уже шёл четвёртый десяток лет.
* * *
Разом после поездки в Хоград Остромир вернулся с женой. Еще кони за ворота не ступили, а в восьмерике уже собирались и множились сплетни. Супруга его явно была не из простых, мало того, что красотой затмевала всех местных девок, так еще служила при храме Хо, а там собираются лучшие невесты со всех земель.Никто не мог понять, какие неведомые силы привели её в Боревич. «От большой любви и не такие глупости делают» – отмахивались старики от молодых. Те бестолково вздыхали и вереницей околачивали пороги посаднического дома. С любопытством заглядывали в окна и стучали в двери по придуманному поводу или без, чтобы выведать что-нибудь эдакое, чем потом можно будет поделиться с остальными. Забаву быстро пресекли. На их стук отвечала не новая хозяйка дома, и уж точно не кто-то из болтливой прислуги, дверь открыла всем давно и хорошо знакомая старуха. С покрытой головой и угрюмым морщинистым лицом, в складках которого виднелись скатанная пыль и темные пятна прожитых лет. Плечи и голова её устало тянулись к земле, мутные глаза, казалось, едва могли различать кто перед ней. Она сделала тяжелый шаг вперед, слегка распрямилась и грубо обратилась к непрошеным гостям:
– Вам что ли заняться нечем? Так пойдемте, у меня дел много, всем выдам! – и лодырей как ветром всех сдуло – Вот бестолочи же, ну как дети, хоть каждому иди по шее давай, – причитала пожилая охранница, когда на крыльце осталась всего одна малютка.
– Ба-а-а…
– Лейка? А ты тут каким боком? Ох неужто…
– Нет-нет, – сразу закачала головой девочка, – знахарки дома.
– Да неужели, ну пойдём, – старуха позвала девочку в дом и закрыла за ней дверь.
– Бояна, что там? – со второго этажа дома раздался низкий мужской голос.
– Да новости то какие, вот всем неймётся.
Остромир рассмеялся:
– Не переживай, примут тебя хорошо, тут все люди добрые. Им пообвыкнуться нужно.
– Я и не переживаю, – услышала Лейка незнакомый женский голос, который походил на легкий звон колокольчиков.
Возле окна стояли двое. Высокий и крепкий мужчина, с длинными русыми волосами. Его умиротворенную улыбку обрамляла густая борода, скрывая под собой широкий подбородок. Морщинки едва проступали на его угловатом лице. Ласковый взгляд голубых глаз был прикован к девушке, что стояла рядом. Миниатюрная сама по себе, рядом с Остромиром она казалась совсем невесомой. Непослушные густые темно-русые кудри выбивались из под красной нарядной кички, на щеках играл румянец, словно она только что вернулась с мороза, несмотря на летнюю погоду за окном. Её кожа была поразительно светлой и безупречной, а мягкие, овальные черты лица подчеркивались чёрными, выразительными бровями и длинными ресницами, делая её глаза похожими на глубокие темные самоцветы, от которых сложно было оторвать взгляд. Аккуратный нос с лёгкой горбинкой и тонкие, словно очерченные губы дополняли портрет её нежной красоты, которая излучала тихую любовь к своему спутнику.