Геройский поступок
Шрифт:
Было страшно - с каждым новым брусом высота подо мной все увеличивалась. Было тяжело: прицеливаться, бросать, лезть. Было скользко: скользили ладони по веревке и сандалии по гнилой поверхности дерева и камня. От постоянных усилий взмокла спина. Было прохладно: сквозь провалы окон в пустотелой башне вовсю гулял ветер. И чем выше я забирался, тем реже становились ближайшие кроны, и тем сильнее и холоднее был вечерний ветер.
Но я не сдавался. Чтобы подбодриться, я тихо напивал себе под нос:
– В лес пошел Кантариэль, молодой герой.
Он пошел за Жизнь-травой, храбрый он такой.
Выдрался на башню он, страхи все презрев.
Вот такой Кантариэль. Смелый он, как лев.
Сюжет и рифма так себе. Но ведь не это сейчас главное, верно?
Третий этаж. Маленьким ножом я привычно ободрал с камня скользкий мох, подтянулся на руках и удобно уселся, прижавшись спиной к холодной стене. Очень хотелось посмотреть вниз, но я знал, что этого делать не следует.
Басовитое треньканье за плечом. Цикута, кто же еще. Вот для кого взлет на такую высоту пара пустяков.
– Ты молодец, - осторожно сказала она, видя мое раскрасневшееся лицо и дрожащие от напряжения руки.
Я ухмыльнулся.
– Мы, герои, все такие, - едва отдышавшись, ответил я.
– Где цветок?
– Там, - она кивнула маленькой, словно игрушечной, головкой.
– На левой стороне башни.
Я скривился. Правильно. Я-то лез на правую сторону. Но не по ошибке. Сюда было легче забраться. На много легче. Внутри левой стороны все дерево выгнило напрочь, а камни почти невидимы за слоем лишайника. Негде там зацепиться. Просто негде.
– И как же ты туда забрался?
– спросил я у невидимого пока еще цветка.
– Полезешь дальше?
– тревожно спросила Цикута. Переживала. Переживала? Да ну!
– Герои не сворачивают с выбранного пути, - смело заявил я.
Цикута промолчала. Это показалось мне весьма странным.
Последний рывок. На расстоянии вытянутой руки квадрат проема, что раньше служил входом на площадку башни. Я протянул усталые руки, вцепился в холод камня, подтянулся и перебросил тело.
Выпрямился. Теперь я стоял на остатках смотровой площадкой.
А надо мной синело предзакатное небо. В кружевном жабо из легких тучек желтый круг солнца клонился к закату, окрашивая зеленое буйство в алые тона. Лес, океан леса, растянувшийся от горизонта до горизонта, насколько хватало глаз. Могучие дубы, стройные сосны, тонкие ивы, белоствольные березки. Ветер шевелил их ветви, но мне казалось, что деревья кланяются меня, вдохновляя на великий подвиг.
Я улыбнулся и развернулся назад.
И вновь нахмурился.
Круглой крыши-площадки башни больше не существовало. От нее осталось лишь две небольшие площадки, два выступа-зубца - левый, и правый. И на левом, по какой-то прихоти судьбы, на кучке занесенной ветром земли, укоренилась и пробилась к свету уникальная трава.
Я пригляделся к Жизнь-траве и мое сердце от отчаяния замерло на несколько секунд. В его ложе-корзиночке трепетал последний, единственный янтарный хохолок. Я замер от волнения. Еще один порыв ветра, еще одна, или пару минут, - и редкостная Жизнь-трава обратиться в обычный пырей.
Нужно было срочно что-то предпринять. Но между мной и моей целью лежала пропасть. Шириной в четыре шага, а глубиной... глубиной в четыре этажа.
Вновь басовитый стрекот крыльев. Цикута уселась рядом, вцепившись всеми лапками в острый кусок камня, силясь противостоять неслабому ветру.
– Она?
– осторожно поинтересовалась стрекоза.
– Она. Жизнь-трава, - уверенно ответил я, так же тихо, словно боялся чего-то. Казалось, от страха мое сердце вовсе перестало биться.
– Остался один хохолок, - зачем-то уведомила она меня.
– Вижу, - мрачно отозвался я. Верно. Мешкать было нельзя.
– Хочешь прыгнуть?
– спросила она.
Я подытожил свои размышления.
– Лассо бросить некуда. Перелезть нельзя. Зацепиться не за что. Осталось только прыгать. Эх, жаль, что у тебя лапки, а не руки. Дал бы тебе серп, а ты... Значит, придется прыгать.
Цикута осторожно перебралась к краю провала.
– Ширина слишком большая. А камень слишком слаб. И мокр. И у тебя нет места для разбега, - все так же тихо продолжала она.
– Иначе бы это не было геройским поступком, - как можно более уверенно заявил я. Но сердце мое дрогнуло.
– Кан, не надо, а?
– вдруг жалобно произнесла напарница.
– Ты можешь разбиться.