Гетера Лаиса
Шрифт:
Драпировка, закрывавшая одну из дверей, распахнулась, в комнату вошли Эринна и ее мать.
Волосы девушки поддерживались повязкой, в которой блестели золотые булавки. На шее был надет белый жемчуг, в два ряда нашитый на красную ленту, а обнаженные, без всяких украшений руки виднелись из-под широких рукавов туники. Обрамленное волнами золотистых локонов ее прелестное личико производило чарующее впечатление.
— Жена, — сказал Леуциппа, — это тот самый молодой человек, которому мы обязаны спасением жизни нашей дочери. Я хотел предложить ему в благодарность украшение для его домашнего жертвенника, золотую чашу для возлияний богам; но Эринна опередила меня: она отблагодарила своего спасителя и, без нашего
Эринна, вся красная от смущения, бросилась в ноги Носсисы.
— Прости меня, я не знаю, какой бог внушил мне поступить так.
— Наивный ребенок, — сказала Носсиса, целуя ее в лоб. — Ни отец, ни я не станем препятствовать твоему счастью.
— Да, — сказал Леуциппа торжественно, — но мы не испросили благословения у богов, и боги уже посылают нам наказание за это. Дочь моя, судьба послала твоему жениху более высокую награду, чем твоя целомудренная любовь. Народ вручил ему судьбу отечества. Конон теперь стратег и с нынешнего дня вступает в командование флотом и войском Афин. Сегодня вечером он отправляется в Самос.
Носсиса почувствовала, как в ее руке задрожали тонкие пальцы дочери. Изменившись в лице, она сказала прерывающимся голосом:
— Итак, Конон, ты покидаешь нас. Успеха тебе в битвах. Не забывай наш дом, и того, что две бедные женщины в ожидании твоего возвращения, здесь будут молить за тебя богов…
— Оставим их, жена, — сказал Леуциппа отеческим тоном. — Оставим их. Останьтесь вместе, дети мои. Конон, этот дом твой. Через два часа я приду за тобой, и мы вместе пойдем в экклезию [17] .
17
Экклезия — народное собрание в древних Афинах.
Они долго сидели, не произнося ни слова, погруженные в свои мысли. Горделивая улыбка сияла на открытом лице Конона. Еще ни один афинянин не получал права в таком возрасте носить пурпурный плащ стратега, меч с позолоченной рукояткой и котурны с золотыми шпорами. Он был уверен, что победит Лизандра. Конон изучил тактику, хитрости и уловки этого полководца.
Взглянув на Эринну, он увидел на глазах у молодой девушки слезы. Опустившись перед ней на колени, он взял ее руки в свои и взволнованно сказал:
— С тех пор, как я увидел тебя, я живу, как во сне. Пока я не знал тебя, мне и в голову не приходило, что я буду чувствовать себя таким счастливым, видя улыбку молодой девушки. Я считал вас, похожими на красивых бабочек, у которых в их своенравных головках мелкая, пустая душа. Я думал, что с вами, может быть, и приятно проводить известные часы, когда сердце успокаивается, когда ум позволяет уносить себя на шелковистых крыльях мечты. Но теперь я понимаю, что это вовсе не так… Отныне моя жизнь принадлежит тебе. Никогда, по моей вине слеза печали не омрачит твоих глаз, никогда я не оставлю тебя, каков бы ни был путь, по которому мы пойдем вместе. Эринна, не плачь… Улыбнись, я хочу видеть твою улыбку.
Она подняла голову, грациозным движением обвила его шею своими руками.
— Не забывай, — тихо сказала она, — что мы должны испросить прежде всего благословение богов. Вели принести сюда твои доспехи. Пока ты будешь на собрании, я пойду просить благословения для твоих доспехов в храм богини Афины. Я буду ждать тебя спокойно, потому что буду уверена, что ты вернешься невредимым. Она защитит тебя.
— Хорошо. Я уверен, она услышит твою молитву. Я вернусь… Я вступлю победителем в Акрополь на золоченой триумфальной колеснице и отдам мои венки для украшения твоего венчального платья!
Часть II
Глава I
Сквозь
Еще задолго до наступления утра громкий голос глашатая пробудил от сна горожан. Все, кого любопытство или страх заставили покинуть свои постели, увидели над городом красное зарево. По приказанию архонтов был зажжен огромный костер на вершине Ликабитта, и теперь Элевзис, Мегара, Коринф и даже Аргис знали, что Афины победили.
Это был день праздника очищения. В этот день жрецы Афины снимали со статуи богини-покровительницы все украшения, составлявшие приношения благочестивых почитателей. Храмы были закрыты: ленты, протянутые между колоннами, запрещали туда доступ, иерофанты [18] , распростертые на плитах перед входом, с головой, посыпанной пылью, молились целый день. Улицы были пустынны. Никого не было под портиками, на священных холмах Ареса и Пникса. Все дела были брошены, все движение остановлено, потому что этот день с незапамятных времен был посвящен традиционному трауру.
18
Иерофант — учитель и толкователь религиозных таинств, жрец.
Однако, как только с первыми проблесками зари стало погасать пламя костра, все в городе сразу преобразилось. На узких улицах царило веселое оживление и суета. Между длинными стенами устремилось к Пирейской гавани все население Афин. Сверкающие колесницы, с трудом пробивавшиеся сквозь толпу, носилки, с опущенными занавесками, громоздкие повозки селян, которые тащили огромные рыжие волы с широко расставленными рогами, всадники на неоседланных лошадях, пугавшиеся всего этого шума, рабы с бритыми головами, в коротких темного цвета хитонах, иностранцы в чужеземных костюмах, простые женщины без покрывала, причем у некоторых были на голове корзины с плодами или овощами, принесенными на рынок, дети, почти совершенно голые, ловко протискивающиеся через толпу, перекликаясь, крича, падая и тут же быстро вскакивая, — все это купаясь в облаках золотой пыли, поднимавшейся к солнцу, спешило к берегу приветствовать победителей.
Вдруг дети, гонявшиеся друг за другом по гребню стен, закричали: «корабли! корабли!» В одну минуту все, что мало-мальски возвышалось над землей, было покрыто зрителями. В толкотне многие упали; верх одной Повозки рухнул под тяжестью взобравшихся на него; даже некоторые всадники стали на своих лошадей…
Флот победителей провел ночь в Супиуме и теперь был виден в море у Фалерона. Он медленно шел, оставив паруса только на фок-мачтах.
Скоро стали слышны чуть доносившиеся звуки труб и пение моряков. На мачте священной галеры взвился пурпурный флаг, затем, поставив большой парус и опустив все свои сто двадцать весел, она быстро заскользила по воде. Все остальные галеры, последовав ее примеру, пошли за нею в кильватер. Священная галера, сверкавшая под яркими лучами солнца, величественно приближалась к берегу. Послышался голос триерарха, отдававшего приказание: гребцы дружно подняли весла. И вот, при громком пении и криках толпы, ржании пугавшихся лошадей, клекоте чаек, при звуках флейт, труб и кимвалов, на которых играли жрецы Посейдона, при ярком свете солнца, которое бросало свои лучи на все, что только могло отражать их и превращало гавань в огромное серебряное зеркало, — священная галера, величественно скользя по гладкой поверхности моря, достигла входа в Кантарос.