Геймер. Тетралогия
Шрифт:
— Вчера… Амакуса Марико? — Даймё поскреб небритый с ночи подбородок. Никакой Марико в подвале его замка не было. Хотя, быть может, так звали женщину, из-за которой вчера он не досчитался нескольких своих людей, отправленных в дозор. Уцелевший самурай говорил о какой-то бабе, но куда та запропала и кто напал на мирный патруль?..
— Ты действительно тот самый Сиро? Христианин Сиро? Так я тебе и поверил. — Даймё рассмеялся. — Чтобы Амакуса Сиро, которого я ловлю уже несколько лет по всем горам и теснинам, вдруг сам объявился и сдался без единого удара… насмешил. Скажи уж сразу, что ты преданный вассал этого самого Амакуса-сан, готовый претерпеть муки ради господина и его уважаемой матери.
— Я и есть Амакуса Сиро. Вот, если хотите, у меня есть подорожная, подписанная моим сюзереном. — Стараясь не делать резких движений, Сиро засунул руку за пазуху и извлек оттуда свиток.
— Во время поисков настоящего Амакуса Сиро я встречался и с другими Амакуса, много их тут Амакуса-то, и неудивительно, коли так называется остров.
— Я Амакуса Сиро, получивший при крещении имя Иероним. Какие вам еще нужны доказательства. Я пришел за своей матерью.
— Христианин… м-да… беседовал я на прошлой молодой луне с одним христианином, бери выше, со священником. Он мне все Писание изложил, такая память. Все, от чудного зачатия до смерти. На дыбе болтаясь повествовал, и когда мои ребята ему пальцы молотками дробили, и когда суставы бамбуковой пилой пилили, все на путь истинный наставить пытался. Все изложил, с пояснениями, чтобы доходчивее было. Да только не понял я ничегошеньки. Вот, например, отчего ваш Христос, когда его с учениками в саду том, запамятовал, солдаты арестовывать явились, отчего же они тогда сопротивления не оказали, за учителя своего не вступились? Почему сам Иисус Петру меч обнажить не позволил? Ведь как есть положили бы они вооруженных стражников, и он дворами, огородами и ушел бы?
— Иисус должен был погибнуть. В этом заключалась Его святая миссия. За всех погибнуть.
— Чувство долга, это мне понятно. Но вот чтобы позволить плевать на себя, бить и даже не ответить, не постараться хотя бы несколько врагов с собой на тот свет утащить? Загадочно…
Амакуса молчал, украдкой подсчитывая обступивших его самураев. Силы были слишком не равны, а за его спиной уже закрылись ворота, и десяток… нет, нельзя думать о том, что кто-то должен отдать за тебя жизнь. Это неправильно. Но разве правильно погибнуть, не вызволив при этом мать?
— А что, христианин мог бы повторить путь Христа?
— Я пришел и весь в вашей власти. — Амакуса невольно положил руку на рукоять катаны и тут же убрал, устыдившись столь далекого от покорности и смирения жеста.
— Убить тебя — не штука. Это даже неинтересно, — дайме задумался, — а вот если бы ты, милый друг, мне показал настоящее христианское смирение. Ну, позволил бы мне и моим людям бить тебя кнутом, пинать ногами, плевать в лицо. Если бы мы макали тебя лицом в дерьмо, ссали на тебя, обзывали поносными прозвищами, а ты бы все это спокойно сносил, даже не пытаясь притронуться к оружию… Мог бы ты не соблазниться поднять меч, если бы мы сейчас, к примеру, раздели тебя донага и, оскопив, попользовались все вместе твоей розовой задницей? А… чешутся руки выхватить катану? Чешутся ведь? А твой Христос, поди, все оскорбления выдержал. И ты его за это уважаешь. И может быть, я бы тоже его уважать стал, если бы своими глазами узрел, как человек из самурайской семьи втаптывает в грязь свою честь ради спасения матери.
Покрываясь обильным потом, Сиро медленно вытащил из ножен оба меча и, помедлив, положил их на землю.
— А вот этого как раз и не нужно, — остановил его даймё. — Пусть оружие будет при тебе или возле тебя. Так, чтобы в любой момент ты мог до него дотянуться, дабы поквитаться со мной или этими господами. Что до них, то мне без разницы, если ты и убьешь кого, новых найму. До меня же дотянуться у тебя руки коротки. Так. Но коли сопротивляться начнешь, мать твою я лично на кусочки порежу и птицам на корм по полям, по лесам разбросаю. Понял ли?
Амакуса кивнул, и тут же один из людей Мацукура Сигехару ударил его кулаком в живот. Согнувшись, Сиро полетел на землю, тут же поднимаясь и пытаясь разогнуться. Следующий удар пришелся по почкам, он снова упал, и тут же кто-то саданул пяткой в подбородок.
Сиро отлетел в сторону, кто-то дернул его за одежду так, что материя затрещала, и под оглушительный смех самураев он снова полетел на землю, но на этот раз участники веселья чуть увеличили свой круг, давая место человеку с кнутом в руке. Воздух взвизгнул, и тут же кнут обжег плечи юноши, ужалив в щеку. Снова характерный звук рвущегося воздуха, но теперь кнут обвился вокруг талии Сиро, причиняя ему страдания. Юноша вскрикнул, хватаясь за остов стоящего во дворе колодца, и тут же удары начали сыпаться на него один за другим. Вжик — роздых, вжик — пауза, вжик. Так работает человек, знающий кнут в совершенстве. Профессионал. Спокойно, без истерики и рывков, раз за разом разрывая одежду и беззащитную кожу. Вжик — красная полоса, вжик — первые капли крови, вжик…
— Все, братья. Они поймали нашего Сиро и теперь измываются над ним! — закричал остальным забравшийся на стену и увидавший оттуда расправу Яков. По странному стечению обстоятельств стоящие на часах самураи так загляделись на избиение странного гостя, что пропустили вражеского лазутчика.
— Нашего Сиро?! А ну, Павел и Иосиф, вы скачите в деревню, поднимаете народ. А мы — заряжай, ребята. Отобьем нашего Сиро!
Понеслось.
Велика заморская штуковина мушкет, велика, тяжела и неудобна чрезмерно. Шестьдесят пять калибров в стволе его, весит как иной четырехгодовалый ребенок. Так что ежели стрелок хотя бы в течение одной стражи потаскает его на плече, во время боя всенепременнейше руки его будут трястись, а это уже урон для войска и на руку неприятелю. Оттого к мушкету особая подставка с развилиной полагается — сошка. Втыкается подставка, ясное дело, в землю, а на рогатину сверху накладывается дульная часть ружья. Удобно, руки не дрыгаются с натуги, отдача не столь сильна, как если бы енту железную дуру в руках держать. Одно слово — иноземная техника! При мушкете во все времена два человека приставлено, впрочем, в Японии народу много, можно и несколько, благо стрелял бы родимый куда надо, а не по воробьям пулял, небо не гневил, на землю не покушался и, особая статья, чтобы по своим не бил.
Стрелок от тяжелой работы избавлен, помощник и мушкет на себе прет, и подставку. Стрелку белы рученьки раньше времени трудить не след, дабы они во время боя твердость не потеряли, порох зернистый, специальный заранее подобрал, наличие его в пороховых кошелях проверил, в сухости убедился, ну и Будда с тобой. Порох сухой, да для себя лично кожаную подушку на правое плечо, чтобы при отдаче кость не выбило, или тяжелый доспех. Вот и вся премудрость.
Впрочем, иметь одного стрелка при одном мушкете неразумно и нерачительно, оттого что стрелки чаще в бою погибают, чем их помощники. Оттого при мушкете непременно еще пара умеющих пользоваться заморским огнестрельным чудом имеется.
Хорошая штука мушкет — на больших расстояниях закованных в броню воинов из седел вышибает, стальные кирасы пробивает, рогатые шлемы насквозь. Что же до стрельбы по джонкам или даже по испанским фрегатам, то коли в лодочке ближе к посудине сей пробиться да выжить, когда по тебе с борта стрелять начнут, то двухдюймовый деревянный корабельный фальшборт пробьет — нечего делать.
Не хотел Амакуса Сиро кровь проливать, не желал, чтобы друзья его за его же пустоголовость рассчитывались. О Марико всю дорогу думал, вот и проглядел, как сопровождающие его самураи мушкет с рогатиной тайком от него с собой прихватили, что у всех по луку и колчану со стрелами за спиной припрятано. Не заметил и как вслед за ними, точно охотники по следу, вышли из деревни еще человек сто, а за ними еще столько же. Так что когда Яков заорал, что-де Сиро убивают, и двое названных им самураев за подмогой поскакали, из-за леска их маневр уже видели и тут же с места снялись и на приступ замка помчались.
Сиро еще и бить-то толком не начали, а друзья его уже взгромоздились на крепостную стену и ну стрелы белые по двору сеять. А навстречу им хозяева с мечами и рогатинами, при помощи которых лестницы вражеские во все времена не сложно было сбивать. Двоих действительно сбросили со стен, один был разрублен подскочившим стражем, но зато остальные устроились на верхотуре и ну стрелять оттуда, валя одного за другим защитников замка.
Лежит Сиро в сторонке возле колодца, разбитыми губами шевелит, свежей дыркой от зуба свистит, а сделать-то ничего не может. Поздно уже. Попробовал, называется, себя в роли спасителя, да, видно, кишка тонка. Иисус-то Богом был, мог так сказать ученикам своим, что-де не суйтесь, Мое это дело, миссия Моя. А он, Сиро, не мог. Не за весь народ на земле, за одну-единственную Марико — приемную маму, которая дороже ему всех родных.