Гезат
Шрифт:
Это поняли и жители Веллаунодуна. Утром третьего дня пришли послы договариваться о капитуляции. Условия были не очень жесткие: отдать все оружие, весь вьючный скот и половину запасов зерна, а также шестьсот заложников. За исполнением условий капитуляции остался следить двенадцатый легион, которым сейчас командовал Гай Требоний, друг обоих братьев Цицеронов. Армия двинулась дальше, к Кенабу. Там началось восстание, там и надо было начинать гасить его.
Моя турма была послана на разведку, поэтому первыми появились под валами поселения. Сказать, что римскую армию не ждали так быстро, ничего не сказать. В Кенабе шла обычная мирная жизнь. По пути к нему мы захватили несколько арб, на которых крестьяне везли в поселение на продажу муку, копченые
Карнуты поняли, что нас мало, и решили напасть, уже открыли ворота, когда увидели выезжавшую по дороге из леса конницу девятого легиона, который шел во главе походной колонны. Представляю, как у них портилось настроение по мере того, как из леса выходили все новые и новые легионы. Наверное, когда убивали римлян, не думали, что расплачиваться придется так быстро.
Поскольку Гай Юлий Цезарь пообещал, что Кенаб будет отдан на разграбление легионерам, осадные работы, несмотря на мелкий и нудный дождь, начались сразу. Одновременно шло строительство каструмов, которых возводили сразу три. Четырнадцатый легион вместе с тринадцатым и одиннадцатым остановились на том месте, где последний зимовал несколько лет назад. Я оставил свою арбу за пределами каструма. Там тише, спокойнее и, главное, дальше от начальства, хотя с Квинтом Туллием Цицероном у нас опять возобновились литературные посиделки. Он рассказал, что необразованный, лишенный художественного вкуса римский плебс не оценил его шедевры по достоинству. Две трагедии, поставленные на собственные деньги, провалились с треском, после чего лучший поэт из легатов и лучший легат из поэтов принял решение не вкладываться в третью. Уверен, что зрители одобрили это решение.
Я предполагал, что осада продлится несколько дней. Капитуляцию Гай Юлий Цезарь принимать не будет ни на каких условиях. Кенаб должен быть уничтожен, чтобы все враги Рима запомнили, что его граждане неприкосновенны. Карнуты догадываются об этом, поэтому драться будут отчаянно. Так что можно не суетиться. Солдат спит — жалованье идет.
Отправив вечером лошадей на пастбище, я лег на две овчины, положенные на лапник и прошлогоднюю траву и листву под арбой, в которой уже дрыхли мои жены и дети, и укрылся двумя шерстяными одеялами. Дождевые капли стекали по тенту из шкур, натянутому на каркас из загнутых полукругом жердей, по деревянным бортам арбы и с тихим шорохом падали рядом со мной на раскисшую землю. Сон не шел, но и шоркаться под дождем не хотелось. Думал о том, что привык к походной жизни, к минимуму удобств. Интересно, как долго я протянул бы в римской армии, если бы попал в нее сразу из двадцать первого века? Это при условии, что не стал бы рабом или не грохнули просто так, чтобы не шлялся по чужой земле. Да и кто бы зачислил в легион меня, не знающего языка, не владеющего никаким оружием этой эпохи, даже на коне ездившего с трудом?! Разве что во вспомогательные войска обслуживать катапульту или карробаллисту. Правда, со временем, как умеющий читать и считать, мог бы пробиться в писари. Блестящая карьера для бывшего капитана дальнего плавания!
Как заснул, не помню, но проснулся от рева трубы, подававших сигнал тревоги. Трубили сразу во всех каструмах. Неужели Верцингеториг настолько хороший или безумный полководец, что напал ночью на римскую армию? Судя по относительно спокойной суете в нашем каструме, отбивать атаку никто не собирается. Подумал, что Гай Юлий Цезарь выспался до полуночи и, как у него заведено, решил атаковать поселение. Раз ему не спится, значит, и подчиненные должны бодрствовать. Так что идет он лесом! Пусть легионеры штурмуют. Я укрался толстым колючим одеялом с головой, чтобы спрятаться от реальности.
Заснуть не успел, потому что к арбе кто-то подошел быстрым шагом и окликнул голосом Кона:
— Командир, спишь?
— Что там случилось? — ответил я вопросом на вопрос из-под оделяла.
— Карнуты, наведя плавучий мост, удирают из Кенаба. Цезарь приказал всем идти на штурм, — сообщил он.
Значит, я не сильно ошибся. Разве что не угадал уважительную причину, которая меняла дело.
— Ребята хотят посражаться? — задал я вопрос, скинув с головы одеяло.
— Добыча всем бы не помешала, — высказал общее мнение Кон.
Поселение отдано на разграбление, можно неплохо, по меркам кельтов, поживиться. Как мне ни хотелось остаться в тепле под одеялом, пришлось выбираться под дождь.
— Скажи всем, пусть собираются здесь, пойдем вместе, — скомандовал я, доставая из арбы доспехи и оружие.
Мы разбудили моих жен. Синни вылезла из-под тента, помогла мне надеть доспехи. Это теперь ее обязанность. Гленн с конца зимы служит в турме, которой командует Кон. Сегодня будет его первый бой, если, конечно, найдется, с кем сражаться. Обычно самые воинственные удирают первыми, расталкивая менее отважных.
Мои подчиненные, все две сотни, ждали меня метрах в ста от арбы. Луна пряталась за дождевыми тучами, было темно. Ориентировались по факелам, которые несли несколько легионеров. Мелкий дождь прибивал пламя. Факела не столько светили, сколько шипели и дымили. К тому времени, когда мы подошли ко рву, засыпанному в нескольких местах, воины из других легионов уже преодолевали вал и спускались в поселение. Как я и предполагал, защищаться было некому. Внезапный приход многочисленной римской армии сломил боевой дух карнутов. Одно дело толпой убивать купцов, а другое — сражаться с многократно превосходящей, профессиональной армией.
К валу была прислонена лестница, сколоченная из оструганных жердей и потому заметная даже в темноте. Ступеньки были мокрые и грязные. Я быстро, по-морскому, поднялся по ней, перевалился через деревянную стенку высотой с метр двадцать, которая шла по внешнему краю вала. Сразу наткнулся на труп. В темноте не разглядел, абориген это или римлянин. Прошел по валу до одноярусной деревянной башенки и увидел деревянную лестницу, широкую и крепкую, которая вела внутрь Кенаба. Она тоже была грязной и мокрой, мои сапоги соскальзывали со ступенек. Спустившись, я остался возле лестницы, подождал, когда подтянутся мои подчиненные. В центре поселения слышались звон оружия и крики. Кто-то из карнутов еще защищался, так что лучше не соваться вглубь одному или с малым отрядом.
В отличие от моих подчиненных, я бывал в Кенабе несколько раз, когда зимовал здесь, поэтому знал, где что искать. Наверняка все богатые дома в центре уже захвачены легионерами. Повел своих воинов к тому месту на берегу реки, где склады крупных купцов. Впрочем, в этих краях крупным считался купец, способный нагрузить своим товаром восьмивесельную лодку. Улицы в поселении не мощеные, только кое-где ямы засыпаны щебнем или песком. Дома не огорожены. Из одного, в которому мы приближались, выскочила женщина с двумя узлами и выводком из пяти детей. Заметив нас, замерла, будто ее парализовало. Мои воины забрали у нее узлы, а саму и детей не тронули. Гай Юлий Цезарь предупредил, что мужчин и стариков обоего пола можно и нужно убивать, а женщины и дети будут проданы в рабство. Возиться с ними у нас не было желания.
На улице возле реки толпилось много народа, тысячи две, если не больше. Все спешили перебраться по узкому наплавному мосту на противоположный берег. Мост представлял собой связанные, узкие плотики, явно не рассчитанные на такое интенсивное движение. Под такой тяжестью они уходили под воду, из-за чего многих переправляющихся смывало, уносило течением. Между берегами курсировали и несколько лодок. Поняв, что мы — враги, люди, среди которых было много вооруженных мужчин, шарахнулись к реке, ломанулись на мостик, притопив его.