Гибель Айдахара
Шрифт:
Ночь была теплой. Полог, обычно закрывающий вход, был откинут, и тихий ветер приносил в юрту запах жузгена и полыни, смешанный с солоноватым запахом далекого моря. Лунный свет, падающий через отверстие в своде юрты, казался серебристым и призрачным.
Едиге и Жанике лежали усталые, уже узнавшие любовь, и молчали. Сквозь войлочную стену юрты было слышно, как поют цикады, как изредка где-то совсем рядом пробегает тушканчик и под его лапками тихо позванивают мелкие камешки.
Батыр положил свою сильную руку на грудь жены. Сердце Жанике стучало часто-часто, и ему показалось,
Давно не было Едиге так хорошо с женой. На миг ему показалось, что вернулись те, первые дни, когда они убежали от Тохтамыша. Она ведь знает, что он враг ее отца, и все равно продолжает любить верно и преданно, а ласки ее горячи и желанны.
Жанике тихо подвинулась к мужу, уткнулась лицом в его грудь.
– Я хочу пить… – сказал он.
Жанике быстро поднялась с постели. В дрожащем призрачном свете луны тело ее казалось высеченным из мрамора. Едиге невольно залюбовался женой. Он смотрел, как взбалтывала она кумыс в кожаном мешке – сабе, как наливала в большую серебряную пиалу, и не мог оторвать взгляда от ее крепких грудей, полных бедер и гибкой тонкой талии. Ему даже показалось, что она никогда не рожала, так хороша была ее девичья стать.
Едиге сделалось неловко оттого, что последнее время он совсем забыл о Жанике. Разве может быть кто-нибудь прекраснее, чем она, похожая на сказочную пери из рая?! Это прекрасно, когда вот так можно видеть женщину обнаженной, не стыдящейся своей наготы.
Двумя руками батыр принял из рук жены пиалу с кумысом и, припав к ней губами, не отрываясь, выпил всю до дна.
Утолив жажду, Едиге откинулся на постели. Жанике прилегла рядом и стала гладить грудь мужа.
– Ты давно не была такой… – негромко сказал Едиге. – Что случилось?
Жанике помедлила с ответом, потом сказала:
– Я и сама не узнаю себя. Сегодняшняя ночь мне кажется последней…
– Милая… У нас еще много будет таких ночей…
Жанике крепко обняла мужа и ничего не ответила. Едиге тоже молчал, смотрел на осколок неба, видный в куполе юрты, на тихо мерцающие звезды и вдруг сказал:
– Да чего же ты сладка, жизнь!
– Не надо войны, – горячо сказала вдруг Жанике. – И мир всегда будет таким.
– Это невозможно…
Женщина помедлила, а потом спросила:
– Почему?
Даже в темноте она почувствовала, как нахмурился Едиге, и тогда Жанике наклонилась над ним и поцеловала его в губы.
Ни любовью, ни словом нельзя было остановить этого человека, заставить его отказаться от задуманного. Значит, надо было сделать то, что она решила.
Рука Жанике скользнула под подушку, и ладонь сжала холодную костяную рукоять кинжала.
Едиге вдруг вздрогнул всем телом и приподнялся в постели:
– Мне показалось, что в юрту заползла змея…
Пересохшими от волнения губами Жанике сказала:
– Откуда ей здесь быть? Аул стоит на этом месте давно, и все проверено.
Она еще сильнее прижалась к Едиге и заставила его лечь. Губы ее снова коснулись губ мужа. И это был прощальный поцелуй.
– О аллах! – с тоскою сказала Жанике. – Почему жизнь так коротка и почему в ней так мало радости? Неужели нельзя все изменить и сделать человека бессмертным?
Едиге перевернулся на бок, и пальцы женщины разжались, оставили кинжал. Наносить удар было неудобно.
– Разве ты не слышала о том, что перед святым Коркутом, где бы он ни находился за свою долгую жизнь, всегда стояла могила?
Кто в Дешт-и-Кипчак не слышал эту легенду? Коркут прожил больше сто лет и много хорошего сделал для людей. Он излечивал калек, несчастных делал счастливыми. Но главной мечтой Коркута было победить смерть. И когда пришла старость, всевышний послал к нему ангела смерти Азраила. Святой не захотел безропотно принять волю всевышнего и, сев на свою быструю как ветер верблюдицу Желмая, пустился бежать от смерти. Много дней мчался он на юг и, когда достиг края земли, увидел людей, копавших яму. Коркут спросил их: «Что вы делаете?» – «Копаем могилу Коркуту», – сказали они. В страхе помчался святой на север, но и здесь повторилось то же самое. И так было всюду, куда бы он ни направлял свою верблюдицу. Но и на этот раз не покорился упрямый Коркут. Он спрятался в непроходимую лесную чащу, где не жили даже звери, но и здесь увидел следы смерти – вокруг лежали поваленные ветром, гниющие стволы деревьев. Выходило, что и здесь нет вечности. Тогда Коркут направился на вершину горы Кап, где останавливались на начлег одни облака, а нога человека ни разу не ступала на ее вершину. Велико было горе святого, когда он увидел, что и здесь повсюду следы тлена – камни от воды и ветра разрушались и превращались в прах. Коркут убедился, что в подлунном мире нет вечности, нет ничего такого, что бы могло противостоять смерти. И тогда он решил ее обмануть. Святой постелил свой волшебный, нетонущий ковер на волну великого океана, сделал из особого дерева никем еще не виданный музыкальный инструмент – овальный кобыз – и стал играть на нем свою знаменитую мелодию «Кюй Коркута» Святой думал, что, пока человек что-то делает, да еще находится в таком уединенном месте, как океан, смерть не настигнет его. Он играл, не переставая, день, второй, месяц, год, но однажды он на миг задремал. И тотчас из глубины океана поднялась водяная змея и укусила его. Так умер великий Коркут. Люди нашли его тело и похоронили на берегу Сейхун-дарьи, в трех фарсахах от урочища Карманчи. И сегодня его могила находится там.
– Святого называли Коркутом – пугливым, потому что он боялся смерти? – тихо спросила Жанике.
– Наверное… А кто ее не боится, смерти?
– А разве ты боишься?
– Боюсь. Бессмертна только нечистая сила… Ее невозможно убить.
– Если бы мы были бессмертны, то, наверное, тоже бы превратились в нечистую силу… В ведьм, чертей…
– Я не знаю этого… Мне известно только одно, что человек смертен.
Где-то далеко в степи жалобно заверещал заяц…
Жанике вновь просунула под подушку руку и сжала рукоять кинжала. Едиге, словно желая помочь ей исполнить свое намерение, откинулся на постели, вытянув шею. И вдруг он заговорил вновь:
– Смысл жизни не в том, сколько ты прожил, а в том, как ты прожил отпущенный тебе аллахом срок. Я бы не променял сегодняшнюю ночь еще на полжизни.
«Малая вещь ценится вдвойне…» – повторила она про себя. Так зачем же раньше времени прерывать эту прекрасную ночь, похожую на их первую ночь любви? Времени осталось совсем мало. Летняя ночь коротка, и скоро ей наступит конец. Вот тогда-то, на исходе ее, и можно будет убить Едиге.
Она забыла о кинжале, горячо и страстно обняла мужа. По телу прошла сладостная дрожь. «Пусть будет хотя бы еще один миг, хотя бы еще…» – успела подумать Жанике.
Тело Едиге откликнулось на ласку жены, и мир исчез – потухли звезды, которые только что смотрели в юрту через отверстие в своде, умерли звуки.
Обнимая тело Жанике, рука Едиге вдруг наткнулась на что-то холодное. Рука воина сразу же узнала в предмете кинжал, но, не в силах прервать миг наслаждения, батыр просто отшвырнул его подальше от ложа и продолжал предаваться любви.
И только потом, лежа рядом с женой, опустошенный и усталый, Едиге вдруг понял, почему сегодня случилась необыкновенная ночь. Жанике прощалась с ним. Он сказал: