Гибель царей
Шрифт:
Цезарь поднялся с колен, по-прежнему не отводя взгляда от жены.
Внезапно тишину нарушил голос Клодии.
— Нет! Не ходи туда!..
Юлий повернулся; рука потянулась к мечу.
В триклиний вбежала его дочь, Юлия, и остановилась, увидев отца. Он инстинктивно шагнул навстречу, стараясь загородить тело жены, поднял девочку на руки и крепко прижал к себе.
— Мамочка ушла, — прошептала Юлия, и Цезарь затряс головой, не в силах сдержать закипающие слезы.
— Нет, нет, она еще здесь и очень любит тебя, — произнес он, поборов рыдания и целуя ребенка.
Люди
Помпей стоял прямо перед убийцей, его глаза зловеще блестели. Рядом застыли две девочки, обнаруженные в этой же жалкой лачуге, расположенной в загаженном переулке меж высоких холмов Рима. Обе смертельно испугались, но бежать им было некуда, и они просто стояли, парализованные ужасом.
Помпей не спеша вытер с лица пот.
— Снимите капюшон. Я хочу видеть лицо человека, убившего мою дочь, — велел он.
Двое солдат откинули грубую ткань и, с трудом сдерживая тошноту, взглянули на то, что под ней скрывалось. Лицо убийцы сплошь покрывали язвы и струпья. Глаза смотрели с ненавистью: когда он заговорил, покрытые коростой губы потрескались и начали кровоточить.
— Я не тот, кого вы ищете, — прошипел убийца.
Помпей оскалил зубы.
— Ты один из них. Тебе назвали имя, я знаю. Теперь твоя жизнь принадлежит мне — за то, что ты содеял.
Гноящиеся глаза убийцы остановились на девочках, и в них загорелся страх. Может, сенатор не догадается, что они — его дочери. Он заговорил быстро, стараясь отвлечь внимание от детей:
— Как вы меня нашли?
Помпей достал из-за пояса нож. Даже в полутьме убогой комнаты лезвие ярко сверкнуло.
— Потребовалось время, золото и жизни четверых хороших людей. Но все же мразь, которую ты нанимаешь, вывела на след. Оказывается, ты строишь красивое поместье на севере, вдали от этой свалки. Строишь на крови. Неужели ты думал, что я забуду про убийцу моей дочери?
Человек закашлялся — в горле запершило от сладких благовоний, которые он использовал, чтобы заглушить запах тления.
— Это не мой нож…
— Конечно, ты просто приказал. Кто назвал тебе имя? Кто заплатил тебе? Я все равно узнаю, но назови его перед свидетелями, чтобы я мог совершить правосудие.
Они долго смотрели друг другу в глаза: взор убийцы упал на клинок, который Помпей небрежно держал в руке. Девочки перестали плакать и смотрели на отца. Они не понимали, какая опасность нависла над ними, и в их взглядах было столько надежды, что ему захотелось рухнуть на колени и крикнуть, что они ни в чем не виноваты. Даже его недуги их не тронули. Он знал, что без их заботы, без теплых ванн и ухода за разлагающейся плотью он давно ушел бы в мир иной. Зараза к ним не приставала, кожа оставалась чистой, хотя они покрывали ее грязью, чтобы уберечься от хищников, рыскающих по темным переулкам. Кто позаботится о девочках, когда его не станет? Он знал Помпея достаточно хорошо, чтобы понять: его жизнь кончена. После смерти дочери в сенаторе не осталось жалости, если только он раньше знал, что это за чувство.
— Отпусти моих дочерей, и я поговорю с тобой, — прохрипел убийца, умоляюще посмотрев в глаза Помпея.
Негромко фыркнув, сенатор протянул руку, схватил младшую из девочек за волосы и подтащил к себе. Другой рукой он полоснул ее ножом по горлу и бросил извивающееся тело себе под ноги.
Крик девочки слился с воплем отца, который дергался как безумный, пытаясь вырваться из рук крепко державших его людей Помпея. Затем он безвольно обвис и зарыдал.
— Теперь ты все понял, — произнес сенатор.
Он вытер лезвие, зажав его меж двух пальцев, и кровь тяжелыми каплями упала на земляной пол.
Помпей терпеливо ждал, пока убийца справится с душившими его рыданиями.
— Возможно, вторая останется жить. Спрашиваю в последний раз. От кого ты получил золото?
— От Катона… Катон… он заказывал через Антонида. Это все, что я знаю, клянусь.
Помпей повернулся к окружавшим его солдатам.
— Вы слышали?..
Воины мрачно кивнули.
— Значит, здесь мы закончили.
Помпей направился к двери. Только пятна крови на его ладонях говорили о том, что он принимал участие в этой расправе.
Выходя из дверей в переулок, сенатор бросил через плечо:
— Убейте обоих. Девчонку — первой.
— Он в сознании? — спросил Юлий.
В комнате стоял тошнотворный запах; Тубрук неподвижно лежал на постели, покрытой пятнами крови, сочившейся из его ран.
Перед тем как сюда войти, Цезарь утешил дочь и осторожно разнял маленькие руки, обнимавшие его за шею. Она снова заплакала, но Юлий не хотел брать ее с собой в следующую комнату смерти, и Клодия позвала молодую рабыню, чтобы та позаботилась о девочке. Юлия охотно пошла к ней на руки, и Цезарь понял, что именно эта невольница ухаживала за ребенком в последние страшные дни.
— Он может прийти в себя, если ты с ним заговоришь, но ему недолго осталось, — произнесла Клодия, заглядывая в комнату.
Женщина сказала эти слова спокойно, словно знала наверняка.
На мгновение закрыв глаза, Юлий вздохнул и вошел в помещение.
В положении тела старого гладиатора, лежавшего на спине, чувствовалось что-то неестественное. Грудь покрывали свежие швы. Он вроде бы спал, но его била дрожь, и Юлий подтянул одеяло повыше, накрыв умирающего.
Из уголка губ Тубрука бежала струйка свежей ярко-красной крови.
Юлий в отчаянии стоял возле ложа, бессильно опустив руки. Произошло слишком много потрясших его событий, которые требовалось осознать, и он просто наблюдал, как Клодия осторожно промокает швы на теле Тубрука.
Ощутив прикосновение ее рук, старый гладиатор застонал и открыл глаза. Казалось, ему не удается сфокусировать взгляд.
— Ты еще здесь, старуха? — прошептал он, слабо улыбнувшись.
— До тех пор, пока я нужна тебе, любимый, — ответила женщина.
Клодия взглянула на Цезаря, потом перевела взгляд на Тубрука.