Гибель дракона
Шрифт:
Ивасаки поклонился.
— Выплата по стальным акциям своевременна?
— Дом Мицубиси — образец точности.
— Вери гуд! — улыбнулся Гаррисон и опять зевнул. — Дела, дела...
Барону был неприятен вид этого рта с желтыми от табака зубами. Но что делать! Крепкие деловые цепи давно связывали его с Америкой.
За дверьми американца ждал слуга. В этом громадном здании-дворце самые уютные комнаты были отведены Гаррисону.
Оставшись один, Ивасаки проанализировал каждую фразу американца. Очень много намеков, попытки исторических параллелей. Верит ли он сам, Ивасаки, в победу Японии? Если бы «семнадцать
Теперь же, несмотря на успехи японских войск, до победы было так же далеко, как и седьмого декабря. Америка мобилизует всю свою промышленность и тогда... Ивасаки вздохнул. Бедный японский народ! Он, кажется, огорчит своего божественного императора поражением. Сухие тонкие веки Ивасаки закрылись. Если бы он верил еще во что-то, кроме золота, он непременно помолился бы о продлении войны на вечные времена. Слабая улыбка скользнула по его тонким губам. Что же? До конца войны далеко, американцы к наступлению не готовы, до Японии от Филиппин шесть тысяч километров. Кажется, барон Намура сказал: «Каждый выстрел японской пушки укрепляет мой дом». Дом Намуры — дом Ивасаки. Не поднимая век, барон снял телефонную трубку:
— Генерала Доихару, если он еще не уехал.
Через минуту послышался тихий стук в дверь. Ивасаки кашлянул. Раздались осторожные шаги. Сквозь ресницы барон наблюдал, как разжиревший генерал, положив руки на колени, почтительно кланялся, отставляя толстый зад, обтянутый зеленым сукном мундира.
— Генерал, — начал Ивасаки, не ответив на поклон, — мне нужен абсолютно верный человек, понимающий в технике.
— Осмелюсь ли спросить, господин, в какую страну света?
— Америка.
Ивасаки заметил, как изумленно дрогнули брови Доихары.
— Меня не касаются ваши задания этому человеку. Нужно, чтобы он понимал электротехнику и моторы. Через пять дней он должен вылететь.
Зная могущество главы дзайбацу — некоронованного императора Ямато, Доихара не задал больше ни одного вопроса. Он молча поклонился и пятясь вышел из комнаты.
Ивасаки вздохнул. Туман, туман в будущем. Скорее бы заканчивал работы Исии! Нужно его поторопить. Последнее средство уничтожить Америку на юге и русских на севере — чума. Божье благословение, вложенное в руки избранного народа...
Пантеры яростно скалили зубы, истекала кровью убитая лань, глазами, полными человеческой тоски, смотрел беззащитный теленок.
Состав был готов к отправлению, но паровоза еще не подали. Дежурный по станции раздраженно ругался по телефону. Начальник депо, пьяный еще со вчерашнего дня, распекал мастера по ремонту, смирного пожилого китайца в очках на ниточке.
Так уходил в этот день со станции Хайлар товарно-пассажирский поезд до станции Маньчжурия.
Впрочем, крик и брань были своеобразной данью привычке. Давно по этой дороге ходил только один состав. Особенной точности не требовалось: начальство сегодня не ехало. Начальство предпочитает собственный автомобиль. Надежней и скорее.
Двое пареньков в замасленных комбинезонах, русский и китаец, бросали уголь с невысокой эстакады в тендер паровоза. Ругались они ожесточенно между собой — работа шла из рук вон плохо. Японец-мастер, наблюдавший за погрузкой угля, ничего не мог сделать с рабочими и, обозлившись, побежал к начальнику с жалобой. Машинист, старый татарин с хитрым лицом и маленькими плутоватыми глазками, махнул паренькам рукой, и те мгновенно перескочили в тендер. Отчаянно спеша, они вырыли в угле яму, в нее из будки машиниста скользнул человек. Рабочие быстро закрыли яму толстыми полосами железа и забросали углем. Когда мастер вернулся к паровозу, тендер был полон, и рабочие, все еще поругиваясь, закуривали, свесив ноги с эстакады.
Около станции, как обычно, паровоз оцепили жандармы. Переводчик залез к машинисту в будку и спросил, подозрительно оглядывая углы:
— Никого посторонних нет?
Лицо машиниста мгновенно приняло выражение оскорбленного достоинства:
— А я чужих возил? — ответил он вопросом на вопрос. — Найдем — хуже будет!
Трое жандармов с заостренными стальными щупами залезли в тендер; двое начали осматривать паровоз снаружи; один, вооруженный молоточком на длинней рукоятке, выстукивал стенки тендера, определяя уровень воды. Машинист, его помощник и кочегар сошли на землю. Машинист присел на рельс, прикрылся от ветра полой потрепанной куртки и разжег трубку.
Она хрипела, словно захлебываясь, в рот просачивалась горькая жижа, — старик ожесточенно плевался. Он был погружен в свое занятие и не интересовался ничем, кроме трубки. Помощник ветошью протирал ходовые части, а кочегар, совсем еще мальчишка-китаец, во все глаза смотрел на японцев.
Жандармы на тендере, нажимая на рукоятки щупов, вонзали их в угольную крошку, и когда слышался металлический стук, переходили на другое место. Особенно долго возился ефрейтор-здоровяк и, видимо, острослов, потому что над каждой его фразой японцы долго хохотали, подталкивая друг друга.
Когда осмотр закончился, машинист незаметно для окружающих вытер пот со лба и кряхтя полез в будку.
Вскоре поезд тронулся и, набирая скорость, заспешил к границе. Старенькая, потрепанная машина еле тащила на подъемы и, не в силах сдержать изношенными тормозами тяжелый состав, стрелой летела под уклон.
На одном из больших перегонов машинист откопал пассажира. Тот сел на железную полосу и, вздохнув полной грудью свежий степной ветер, чихнул. Лицо его было черно от угольной пыли.
— Живой? — весело спросил машинист, протягивая манерку с водой.
— Живой... — прохрипел Ван Ю и надолго припал к узкому горлышку манерки. Вода текла по подбородку, смывая угольную пыль, но он не оторвался до тех пор, пока не выпил все.
— Не задели тебя?.. Я думал, помру от страха. Спасибо трубке, выручила, — он засмеялся, обнажив искривленные, пожелтевшие зубы.
— Два раза цепляли, — Ван Ю поднял рукав блузы. На локте алела царапина. — И на коленке. Еле успевал кровь вытирать. Темно. Тесно, — он нервно рассмеялся.