Гибель гигантов
Шрифт:
Но теперь она была Эт Леквиз. Все говорили про Эт и Берни, не разделяя, как говорят про лошадь с повозкой или нитку с иголкой.
Она надела Ллойду ботинки и отвела его к няне, потом отправилась в редакцию «Жены солдата». Погода стояла прекрасная, и ее душа была полна надежд. «Мы действительно можемизменить мир», — думала она. Это нелегко, но возможно. Газета Мод подхлестнет интерес к законопроекту среди женщин, и когда парламент будет за него голосовать, результата будет ждать вся страна.
Редакция состояла из двух тесных комнат над типографией. Мод была уже на месте, наверняка она пришла так рано из-за новости.
Она сидела за старым, покрытым пятнами столом в сиреневом летнем платье и шляпке, напоминающей пилотку, с одним чрезвычайно длинным пером. Почти вся ее одежда была еще довоенная, но все равно она выглядела элегантно. Она казалась слишком утонченной для редакции, словно скаковая лошадь на ферме.
— Мы должны издать специальный выпуск, — сказала она, делая записи в блокноте. — Я пишу статью для первой полосы.
Этель обрадовалась. Начиналось то, что она так любила: настоящая работа. Она села за стол с другой стороны и сказала:
— А я подготовлю остальные страницы. Не сделать ли колонку о том, чем могут помочь читатели?
— Да. Приходите на наш митинг, повлияйте на своего парламентария, напишите письмо в газету, и все в таком духе.
— Сейчас что-нибудь набросаю… — Этель взяла карандаш и вынула из ящика блокнот.
— Надо, чтобы против этого закона восстали все женщины, — сказала Мод.
— Что?! — Этель обмерла, карандаш застыл в воздухе. — Ты сказала — против?
— Ну конечно! Правительство создаст видимостьвозможности голосования для женщин, но большинство из нас права голоса так и не получат.
Этель посмотрела через стол — и увидела заголовок, который уже написала Мод: «Голосуйте против этой уловки!»
— Подожди минутку… — Этель это не казалось уловкой. — Может, это меньше, чем нам нужно, но лучше, чем ничего.
— Это — хуже, чем ничего! — сказала Мод, гневно взглянув на нее. — Этот законопроект дает женщинам лишь видимость равноправия.
Мод к этому подходила слишком теоретически. Конечно, было в принципе неправильно делить женщин по возрастному признаку. Однако прямо сейчас это не имело значения.
— Но послушай, — сказала Этель, — иногда реформа происходит шаг за шагом. Мужчины тоже получали избирательное право постепенно. Даже сейчас голосовать может лишь половина мужчин…
— А ты подумала о том, каких женщин они не допускают к голосованию? — надменно перебила Мод.
Был у нее такой недостаток — иногда она казалась высокомерной. Этель постаралась не обижаться.
— Да, — сказала она мягко, — меня, например.
Но Мод продолжала все так же резко:
— Большинство женщин, работающих на военных заводах — и вносящих большой вклад в дело победы! — окажутся слишком молодыми, чтобы голосовать. Как и большинство санитарок, с риском для собственной жизни спасающих раненых солдат во Франции. Не смогут голосовать вдовы, несмотря на страшную жертву, которую они принесли, если они живут в съемном жилье. Неужели ты не понимаешь, что цель этого законопроекта — превратить женщин в меньшинство?
— Так ты хочешь вести кампанию противзаконопроекта?
— Ну конечно!
— Это безумие… — Этель была огорчена, обнаружив такое расхождение во взглядах с человеком, с которым ее связывали дружба и сотрудничество. — Прости, но я не представляю, как мы будем призывать членов парламента голосовать против того, за что мы столько времени боролись.
— Мы боролись не за это! — воскликнула Мод, еще больше раздражаясь. — Мы боролись за равенство, а это — не равенство! Если мы поддадимся на эту хитрость, мы останемся не у дел еще как минимум на поколение.
— Здесь дело не в том, поверить в их хитрость или нет, — обиженно ответила Этель. — Меня это не обманывает.Я понимаю то, что ты доказываешь, не особенно это и сложно. Но ты делаешь из этого неверные выводы.
— Да неужели?! — сухо сказала Мод, и Этель вдруг заметила, как похожа она на Фица: брат и сестра отстаивали свою точку зрения с одинаковым упрямством.
— Ты только подумай, какую рекламу нам устроят наши враги! «Нам всегда было ясно, что эти женщины сами не знают, чего хотят, — скажут они. — Вот потому-то голосование не для них!» Нас снова поднимут на смех.
— Наша пропаганда должна быть лучше, — заносчиво ответила Мод. — Нам просто нужно очень внятно всем объяснить, что происходит.
Этель покачала головой.
— Мы много лет боролись против закона, запрещающего женщинам голосовать. Это и есть барьер, который надо преодолеть. А после можно будет рассматривать возможности уступок и улаживать формальности. Снизить планку возраста и ослабить другие ограничения будет много легчи. Ты должна это понять!
— Ничего я не должна! — ледяным тоном сказала Мод. Она терпеть не могла, когда с ней так говорили. — Этот законопроект — шаг назад. Любой, кто его поддерживает, предатель!
Этель смотрела на Мод. Эти слова больно ранили ее.
— Не говори так!
— Не надо мне указывать, что мне говорить, а что нет.
— Мы работали и боролись вместе два года, — сказала Этель, и к глазам подступили слезы. — Неужели ты действительно считаешь, что если я с тобой не согласна, то я предаю наше дело, борьбу за женское избирательное право?
Мод была неумолима.
— Именно так я и считаю.
— Отлично, — сказала Этель, и, не зная, что тут еще можно сделать, вышла из комнаты.