Гибель гигантов
Шрифт:
Поток людей и техники, идущий с востока на запад, превратился в ручеек. Что-то произошло.
Отто был в форме и ответил на приветствие официально. Вальтер видел, что отец едва сдерживает радостное волнение.
— Едет важный гость! — выпалил Отто.
Так вот в чем дело!
— Кто?
— Увидишь.
Вальтер догадался, что это генерал Людендорф, ставший фактически главнокомандующим.
— Что он собирается здесь делать?
— Разумеется, обратиться к солдатам. Пожалуйста, собери людей перед церковью.
— Когда?
— Он ехал почти сразу за мной.
Вальтер оглядел площадь.
— Сержант Шваб! Вы и капрал Грюнвальд… и вы, ребята, идите сюда! — Он отправил их с сообщениями в церковь и в столовую, устроенную в большом сарае. — Через пятнадцать минут все до единого, одетые приличествующим образом, должны собраться на площади. Живо!
Они бросились выполнять.
Вальтер торопливо пошел по деревне, ставя в известность офицеров, отправляя солдат на площадь и поглядывая на дорогу с востока. Он нашел своего командира, генерал-майора Шварцкопфа, на краю деревни, в бывшей сыроварне, остро пахнущей сыром: тот сидел за поздним завтраком, доедая бутерброд с консервированными сардинами.
Через четверть часа на площади собралось две тысячи человек, а еще через десять минут все выглядели достойно, пуговицы были застегнуты, шапки выровнены. Вальтер нашел грузовик с кузовом-платформой и поставил перед строем. Из ящиков для патронов построили лестницу.
Отто велел вынуть из «Мерседеса» красную ковровую дорожку и расстелить ее перед ступеньками.
Вальтер вызвал из строя капрала Грюнвальда. Это был светловолосый юноша, длиннорукий и долговязый. Его Вальтер послал на крышу церкви, дав свой полевой бинокль и свисток.
И они стали ждать.
Прошло полчаса, затем час. Солдаты стали переминаться с ноги на ногу, ряды выглядели уже не столь ровными, начались разговоры.
Еще через час Грюнвальд свистнул в свисток.
— Готовься! — рявкнул Вальтер. — Едет!
Зазвучала какофония выкрикиваемых приказов. Строй встал по команде смирно. На площадь вылетел кортеж автомобилей.
Дверь бронированного автомобиля открылась, и вышел человек в генеральской форме. Однако это был не лысеющий круглоголовый Людендорф. Важный гость двигался неловко, держа левую руку в кармане мундира, словно раненый.
В следующее мгновение Вальтер понял, что это сам кайзер.
Генерал-майор Шварцкопф приблизился к нему и отдал честь. Все стоявшие на площади поняли, кто этот высокий гость. По строю прокатился шумок, который вдруг перерос во взрыв приветственных возгласов. Генерал-майор сначала рассердился на такое отсутствие дисциплины, но кайзер благосклонно улыбнулся, и генерал-майор быстро сменил гневную мину на одобрительную.
Кайзер поднялся по импровизированной лестнице, встал на платформу и принимал приветствия. Когда шум наконец стих, он заговорил.
— Немцы! — сказал он. — Это час нашей победы!
Снова раздались восторженные крики, и на этот раз Вальтер кричал вместе со всеми.
21 марта, в четверг, в час ночи бригада расположилась на переднем крае, готовая к атаке. Вальтер и офицеры его батальона находились в блиндаже первой линии укреплений. Чтобы ослабить напряжение от ожидания предстоящей битвы, они разговаривали.
Готфрид фон Кессель разъяснял стратегию Людендорфа.
— Эта атака в западном направлении вобьет клин между англичанами и французами, — сказал он с самоуверенностью невежды, которую ему случалось демонстрировать еще когда они с Вальтером работали в немецком посольстве в Лондоне. — Потом мы двинемся на север, огибая правый фланг англичан, и сбросим их в Английский канал.
— Ну нет, — сказал пожилой лейтенант фон Браун. — Лучше было бы, прорвав оборону, пойти аж до самого Атлантического побережья. Вы только представьте: линия нашего прорыва протянется через всю Францию, отделяя французскую армию от союзников!
— Но тогда нам будут угрожать и с севера, и с юга! — запротестовал фон Кессель.
В разговор вступил третий, капитан Келлерман.
— Людендорф повернет на юг, — предсказал он. — Нужно взять Париж. Все остальное не в счет.
— Париж — это чистая символика! — презрительно ответил фон Кессель.
Все они гадали. Известно ничего не было. Вальтер находился в слишком большом напряжении, чтобы слушать бессмысленные разговоры, поэтому он вышел из блиндажа. Солдаты в окопах сидели на земле, спокойные и неподвижные. Последние несколько часов перед боем — время размышлений и молитв. Вечером ячменная каша была с мясом — редкое угощенье. Из этого можно было сделать утешительный вывод: войне скоро конец.
Стояла ясная звездная ночь. Походные кухни раздавали завтрак: черный хлеб и кофе со вкусом репы. Начался небольшой дождь, но скоро прошел, и ветер почти стих. Это значило, что можно будет использовать газовые бомбы. Газы применяли обе стороны, но Вальтер слышал, что на этот раз собираются пробовать новую смесь: смертоносный фосген и слезоточивый газ. Слезоточивый несмертелен, но обычные английские противогазы от него не защищают. Предполагалось, что когда слезоточивый газ начнет раздражать слизистые, солдаты противника сорвут маски, чтобы протереть глаза, и, вдохнув фосген, умрут.
По всему краю нейтральной полосы стояли пушки. Вальтер еще никогда не видел столько орудий. Расчеты укладывали в штабеля боеприпасы. Позади них стояла вторая линия орудий, готовая двинуться вперед, с уже запряженными лошадьми. Это будет следующая волна огневого вала.
В половине пятого все стихло. Полевые кухни исчезли; расчеты опустились на землю и стали ждать. Офицеры в окопах смотрели в темноту, туда, где спал противник. Даже лошади присмирели. Это наш последний шанс на победу, сказал себе Вальтер. И даже подумал, не помолиться ли ему.
В четыре сорок, затмив мерцание звезд, в небо взметнулось белое пламя. В следующий миг выстрелила большая пушка — с яркой вспышкой и таким грохотом, что он покачнулся, словно его толкнули. Но это еще что! Через несколько секунд заговорили все орудия. Шум был оглушительным. Вспышки освещали лица артиллеристов, перетаскивавших тяжелые снаряды и бездымные пороховые шашки. Воздух наполнился дымом и гарью, и Вальтер теперь старался дышать только носом. Земля под ногами дрожала.
Скоро он увидел на стороне англичан взрывы и очаги пожаров, когда немецкие снаряды попадали в полевые склады боеприпасов и цистерны с бензином. Он знал, что значит быть под огнем артиллерии, и ему стало жаль противника. Он надеялся, что Фица там не было.