Гибель гигантов
Шрифт:
— Так вы с ним расстанетесь?
По щекам Мод заструились слезы. Она знала, что ей делать. Она не могла погубить Вальтера.
— Да, — ответила она, рыдая. Сохранить достоинство не удалось, но она и не думала об этом — слишком больно ей было. — Да, я с ним расстанусь.
— Вы обещаете?
— Да. Обещаю.
Отто встал.
— Благодарю вас за то, что вы так любезно выслушали меня, — сказал он и поклонился. — Всего наилучшего.
И вышел.
Глава восьмая
Середина июля 1914 года
В новой спальне Этель в Ти-Гуине стояло большое зеркало. Старое, с потрескавшейся рамой и мутноватым стеклом — но она отражалась в нем во весь рост. Это казалось ей невероятной роскошью.
Она часто рассматривала себя в белье. Ей казалось, с тех пор, как она влюбилась, ее формы стали более пышными. Она немного раздалась в бедрах и талии, груди стали более округлыми, — возможно, из-за того, что Фиц так любил их ласкать. Когда она подумала о нем, у нее заболели соски.
Фиц приехал утром с графиней Би и леди Мод и шепнул ей, чтобы она пришла в Жасминовую комнату после ланча. Этель поселила Мод в Розовой комнате под предлогом того, что в спальне, где Мод привыкла жить, требовалось поменять паркет.
Сейчас Этель зашла к себе помыться и надеть чистое белье. Она так любила готовиться к встрече, предвкушая, как он будет гладить ее тело и целовать ее губы, представляя, как он будет стонать от желания и наслаждения, вспоминая запах его тела и нежные ткани его одежды.
Она выдвинула ящик комода, чтобы достать чистые чулки, и ее взгляд упал на стопку тряпочек, лоскутков белой ткани, которыми она пользовалась во время месячных. И ей пришло в голову, что давненько она их не стирала, после переезда в эту комнату — ни разу. Страшное подозрение зародилось в ее душе. Она тяжело села на узкую кровать. Была середина июля. Миссис Джевонс уехала в начале мая. Десять недель тому назад. За это время она должна была вспомнить о тряпочках не раз, а дважды.
— Только не это… — сказала она вслух. — Господи, только не это!
Она заставила себя подумать спокойно и хорошенько все вспомнить. Королевский прием был в январе. Сразу после него Этель сделали экономкой, но миссис Джевонс тогда чувствовала себя слишком плохо, чтобы переселяться. Фиц уехал в Россию в феврале, вернулся в марте, и тогда они впервые по-настоящему занимались любовью. В апреле миссис Джевонс стало получше, и из Лондона приехал поверенный Фица Альберт Солман, занимавшийся ее пенсией. Она уехала в начале мая, через несколько дней после того, как «Кельтские минералы», чтобы покончить с забастовкой, привезли в Эйбрауэн штрейкбрехеров-иностранцев. Как раз тогда Этель переехала в эту комнату и положила в комод эти злосчастные тряпочки. Десять недель назад. Этель попробовала пересчитать снова, но как ни считай, результат выходил все тот же.
Сколько раз они встречались в Жасминовой комнате? Не меньше восьми. Фиц обычно отстранялся, но иногда чуть запаздывал, и она чувствовала начало его оргазма еще внутри. Она была так головокружительно счастлива в эти минуты, что в своем ослеплении и думала об опасности. Вот и допрыгалась.
— Господи, прости! — сказала она вслух.
Недавно забеременела подруга Этель, Дилис Пью. Они были ровесницами. Дилис работала горничной у жены Персиваля Джонса и ходила с Джонни Беваном. Этель вспомнила, что к тому моменту, когда Дилис поняла, что можно «залететь», даже занимаясь этим стоя, грудь у нее уже сильно увеличилась. Сейчас они поженились.
А что будет с Этель? Ведь она не может выйти замуж за отца своего ребенка.
Пора было идти. Не полежать им сегодня в постели. Придется поговорить о будущем. Она надела свое черное платье экономки.
Что он скажет? У него еще нет детей, может, обрадуется? Или придет в ужас? Станет ли он заботиться о внебрачном ребенке или будет его стыдиться? Еще сильнее будет любить Этель или возненавидит?
Она вышла из своей комнаты на верхнем этаже, прошла узким коридором и, спустившись по черной лестнице, оказалась в западном крыле. Когда она увидела знакомые обои с цветами жасмина, ее желание стало сильнее — совсем как у Фица при виде ее трусиков.
Он уже пришел: стоял у окна, смотрел на залитый солнцем сад и курил сигару; увидев его, она в который раз не могла не залюбоваться. Она бросилась к нему и обняла за шею.
— Ах, Тедди, любимый, я так рада тебя видеть! — сказала она.
Ей было приятно, что она одна называет его Тедди.
— А я — тебя, — сказал он, но при этом не потянулся к ее груди.
— Я должна тебе что-то сказать, — сказала она, целуя его в ухо.
— Я тоже должен тебе кое-что сказать. Можно, начну я?
Она хотела ответить «нет», но он разомкнул ее руки и сделал шаг назад, и ее сердце вдруг сжалось от ужасного предчувствия.
— Что?! — спросила она. — Что случилось?
— Графиня Би, моя жена, беременна. У нее будет ребенок.
— Ты хочешь сказать, что ты занимался этим и со мной, и с ней?! — возмущенно воскликнула Этель.
Он удивился. Ему и в голову не приходило, что она может сказать такое.
— Но я обязан быть с ней! — ответил он. — Мне нужен наследник.
— Ты говорил, что любишь меня!
— Люблю, и всегда буду любить, в каком-то смысле…
— Нет, Тедди! — воскликнула она. — Не говори так… пожалуйста, не надо!
— Говори тише!
— Говорить тише? Ты меня бросаешь! Но даже если все узнают — мне все равно!
— А мне — нет.
Этель обезумела от горя.
— Тедди, ну пожалуйста, ведь я люблю тебя…
— Теперь все кончено. Я должен быть хорошим мужем и хорошим отцом. Ты должна меня понять.