Гибель «Кречета»
Шрифт:
На ажурной арке прикреплён макет ордена Ленина, которым награждён заводской коллектив. Большими позолоченными буквами указано, что завод носит имя Соколова.
В проходной Соколов обратился к начальнику охраны:
– Как позвонить Воробьёву Николаю Афанасьевичу?
– Не каждый день он бывает на заводе, – ответил тот. – Вы лучше поезжайте в Наркомат. Там скорей застанете его.
Сев в такси, Соколов доехал до Кузнецкого моста. В просторном бюро пропусков Наркомата государственной безопасности он подошёл к первому окошку, за которым сидел
– Мне нужно повидать по очень важному делу товарища Воробьёва.
– Ваши документы!
Соколов протянул в окошко паспорт Евдокимова.
– Придётся обождать, – с безразличным видом сказал лейтенант и захлопнул окошко.
На стульях вдоль стены устроилось несколько человек, ожидающих вызова. Соколов огляделся. Женщина с заплаканными глазами забилась в угол. Двое солидных мужчин с портфелями, как видно хозяйственники, перешёптывались.
Пожилой майор-артиллерист спокойно читал газету, а молодой капитан с голубыми петлицами на шинели нервно шагал взад и вперёд, ежеминутно поглядывая на ручные часы. Соколов ему посочувствовал. Ждать было томительно. Прошло минут сорок, и лейтенант из окошка крикнул:
– Евдокимов! Пожалуйста!
Он протянул паспорт с вложенным в него пропуском.
– Идите через улицу во второй подъезд. Вас там встретят.
Дежурный офицер долго держал его документы. Несколько раз он поднимал глаза на Соколова и потом рассматривал фотографию на паспорте. Соколов с ужасом подумал, что карточка Евдокимова очень мало похожа на него самого. Как он об этом не вспомнил раньше! А вдруг не пустят? Он сделал выразительный жест, показывая, что сбрил бороду. Офицер недоверчиво улыбнулся, повернулся к стоявшему рядом старшине, поговорил с ним вполголоса и наконец громко сказал:
– Проводите!
Старшина поднялся с Соколовым на лифте, провёл его по пустому коридору, остановился у двери с трёхзначным номером и попросил обождать. Он вошёл в кабинет и через минуту распахнул дверь:
– Просят вас!
Из-за большого письменного стола встал и шагнул навстречу высокий дородный человек в сером штатском костюме. Это был полковник государственной безопасности Николай Афанасьевич Воробьёв. Соколов сразу узнал его чисто русское, добродушное и вместе с тем волевое лицо. «Вот этому всё можно рассказать, – подумал он. – Этот всё поймёт и решит».
Воробьёв внимательно осмотрел Соколова сочувствующим взглядом. Он начал с вопроса:
– Паралич?
– Таёжный энцефалит, – запинаясь, ответил Соколов. – Заразился я недалеко от места, где произошла катастрофа с «Кречетом».
– Что, что вы сказали? Не понял!
Соколов более раздельно повторил то же самое.
– Вы видели, как погиб самолёт?
– Да, видел и знаю, почему он погиб.
Воробьёв насторожился. Странные обстоятельства: оказаться в тайге, где упал самолёт, заболеть энцефалитом и вдруг очутиться в его служебном кабинете!
– А сейчас вы не больны? – мягко спросил он.
– Чувствую себя неважно, – уже раздражаясь, ответил Соколов, – но болезнь не
– Вы, пожалуйста, расскажите, только коротко!
– Может быть, – Соколов повысил голос, – вы регламент установите?
– Не обижайтесь, товарищ Евдокимов, – добродушно улыбнувшись, сказал полковник.
– Какой я Евдокимов? – оборвал его Соколов. – Разве вы меня не узнали, Николай Афанасьевич? Скажите, не узнали?
– Впервые вижу.
– Это очень хорошо, что не узнали. Значит, другим тоже не узнать.
– Кто вы? – уже раздражённо спросил полковник.
– Я – Соколов, бывший шеф-пилот. С вами мы довольно часто встречались, поэтому я и пришёл к вам. Я лётчик! Да-да. Меня похоронили, но я жив... Я всё расскажу, только при одном условии.
– Вот так штука, чёрт возьми! – поднимаясь со стула, произнёс Воробьёв. Он долго и внимательно смотрел на посетителя. Достал из письменного стола фотографию Соколова с автографом на обороте. – Узнаёте?
– Как же! Накануне отлёта подарил я вам эту карточку.
Полковник прошёлся по комнате, уселся на край письменного стола и спросил:
– Что за условие?
– Потом скажу, а сейчас выслушайте меня.
...Беседа продолжалась несколько часов. Воробьёв слушал, изредка делая заметки в блокноте.
– Что вам ещё говорил Евдокимов? – спросил он.
– Кое-что врал, но я мало обращал внимания. У меня были свои мысли.
– Какие?
– Неудавшийся перелёт, уродом стал...
– Я вас, Юрий Александрович, понимаю. Но мне хочется, чтобы вы припомнили ещё что-нибудь. Для меня это очень важно.
– Такой матёрый шпион, как Евдокимов, разве проговорится? Врал он безбожно. Выдумал себе две биографии; по одной он – местный крестьянин, плотником в колхозе работает. Когда я его разгадал, то задал ему вопрос: «Кто вы по национальности?» «Русский, – ответил он. – После революции уехал с родителями в Варшаву, бросив огромное богатство. Там окончил инженерно-техническое училище». Не забыл упомянуть, что из дворян он; женился по воле отца на простой крестьянке, притом вдовушке. Зовут её Ариной, муж её умер, оставив двоих маленьких сыновей. Родом она из России. Ещё что-то плёл, я уже забыл.
– Такие вещи забывать нельзя. Как он попал в СССР, не говорил?
– Говорил. Когда Западная Украина в ноябре 1939 года была освобождена, он вместе с женой перебрался в Рязанскую область. Работал в колхозе, жил у родителей жены.
Воробьёв закурил, возбуждённо прошёлся по кабинету, заглянул в окно, потом повернулся к Соколову и сказал:
– Понимаете, Юрий Александрович, какую вы нам помощь можете оказать. Одна из биографий, вероятно, правдива. Мне кажется – вторая. Он женился на деревенской женщине, чтобы самому «омужичиться». Видно, школу прошёл большую, прежде чем стать шпионом. А тому, что Евдокимов разоткровенничался с вами, нечего удивляться. Просто отвёл душу; он вас приговорил к расстрелу, тут и концы в воду...