Гибель «Кречета»
Шрифт:
– Вот заработаю ангину. Ох, и достанется же вам от мамы! – говорила она своему спутнику, но не отказывалась от ещё одной порции.
Юрия забавляла весёлая, умная девочка.
Через несколько дней его пригласили на Нинин день рождения. Ей исполнилось тогда двенадцать лет. Соколов купил ей коробку конфет и куклу.
Вскоре он окончил училище и уехал в Среднюю Азию. Прошло десять лет. Соколов начал работать испытателем. Однажды после удачного облёта новой машины он, возбуждённый и радостный, вышел из проходной завода и остановился у киоска с папиросами.
– Здравствуйте, Юрий Александрович! – раздался у него за спиной звонкий голос. Лётчик обернулся. Перед ним стояла стройная белокурая девушка и смотрела на него странно знакомыми большими голубыми глазами.
– Кто это? – от неожиданности Соколов смутился.
– Эх, вы! – улыбаясь, сказала девушка. – В своё время вскружили бедняжке голову, а теперь не хотите даже поздороваться!
– Я вскружил вам голову? Да я был бы счастлив, если бы так, – в тон ответил лётчик.
– Что же вы молчите? – Она засмеялась. – Хоть бы улыбнулись. А то у вас вид такой, словно вы меня испугались. А отец всегда говорил, что вы – самый лучший, самый смелый из его учеников, и радовался, что вас лётчиком-испытателем назначили. Не узнаёте?
Соколов растерянно смотрел на незнакомку.
– Неужели Нина? Дочь Михаила Ивановича? Вы так выросли, похорошели. Какая удача, что мы встретились. Хоть я всё равно собирался к вам, но так... – Он прервал сам себя на полуслове и спросил: – Как отец, мать? Что вы делаете?
– Спасибо. Живём хорошо. Я учусь в медицинском. Скоро буду хирургом.
– Товарищ будущий хирург! Могу я надеяться, что мы опять вместе сходим в театр? В Москве мороженое вкусней, чем в Борисоглебске.
– Я это отлично знаю. Люблю шоколадное!
– Вот как? – подхватил Соколов. – Тогда идёте в кафе есть мороженое.
– Какой вы быстрый!
– Я – лётчик, да ещё – испытатель, а они каждой минутой дорожат.
– Тогда пойдёмте к нам, – заявила Нина. – Родители будут очень рады.
С той памятной встречи Соколов каждый вечер стал бывать у Панфиловых.
...Всему на свете рано или поздно приходит конец. Утихомирилась непогода. Из-за далёких гор показалось солнце. Постепенно река, засорившая берега илом, камнями, поломанными деревьями, вошла в своё русло.
– Однако надо сегодня ехать, – заявил Холим. – Собирайтесь все на берег!
Дети помогали Петру Петровичу грузить в большую лодку картошку, хлеб, крупу и другие продукты.
Надя попросила, чтобы отец разрешил ей проводить гостя до Черноярска, и там в интернате она будет ждать брата.
– Рано тебе ещё, – заявил отец. – Лётчик теперь здоров, доедет с Петром Петровичем.
– Я очень тебя прошу, отец! Нельзя его отправлять одного.
Соколов чувствовал себя совсем здоровым и окрепшим. Надолго ли? С благодарностью надел он старую военную гимнастёрку и защитные брюки, случайно оказавшиеся у запасливого Холима. Они пришлись почти впору.
Холим в последний раз проинструктировал Петра Петровича, затем попрощался с Соколовым. Лётчик обнял своего спасителя и по русскому обычаю трижды поцеловал его.
Обнял Соколов и ребят, пригласив обоих, к их великой радости, на следующее лето к себе в Москву.
Растроганный Холим не выдержал:
– Хорошо, пусть Надя провожает тебя. С богом! Трогай! – Толкнул лодку и быстро пошёл вверх к вековым кедрам, откуда была далеко видна река.
Пётр Петрович стоя управлял лодкой с помощью шеста.
Соколов полулежал в середине, любуясь живописными крутыми берегами, поросшими густым смешанным лесом.
Часто спокойное течение реки нарушалось и её воды бурлили, пробиваясь между огромными гранитными глыбами. Ловко орудуя шестами, старик и Надя, не задевая камней, проводили лодку через опасные места.
На ночь лодку вытаскивали на берег и разводили костёр. Пётр Петрович быстро и ловко доставал намётом из воды трепещущих серебристых рыб. В реке рыбы было столько, что Соколову казалось: её можно ловить просто руками. Варили уху.
Река в низовье стала широкой, а течение плавным. Теперь шест был уже не нужен; Пётр Петрович пересел на вёсла. Лодка, подгоняемая течением, стремительно неслась вперёд, разрезая гладкую, без морщин поверхность воды.
Соколову опять стало не по себе. Весь день его мутило. Поднялась температура, и он сбросил с себя брезентовый плащ, которым заботливо укрыла его Надя. В сумерках причалили к берегу; больной с трудом вылез и сел на камень.
– Чёрт побери! – вдруг закричал он и, собрав последние силы, шатаясь, пошёл к воде. Пётр Петрович тут же догнал его, но Соколов резко оттолкнул старика.
– Дядя Юра! Остановитесь!
Соколов глянул на девочку и ласково сказал:
– Я очень больной.
...На рассвете начался последний перегон. Никогда, кажется, Пётр Петрович не грёб так быстро. Солнце ещё не село, когда лодка уткнулась в песчаный берег. Пётр Петрович оставил больного с Надей в лодке, а сам пошёл искать лошадь.
В больнице попросили для регистрации документы. В сумке из молодого оленя, которую подарила Надя лётчику, нашёлся паспорт на имя Евдокимова. Больному было плохо, и врач, осмотревший его, приказал немедленно отнести в палату. Так в больнице районною центра Черноярска появился ещё один пациент – Евдокимов Пётр Иванович.
Неотправленная телеграмма
Произошло это не сразу, но, когда Соколов осознал, что находится в больнице, что кончились скитания, что здесь его будут лечить и можно, наконец, послать в Москву телеграмму, он жестом поманил санитарку.
Перекос рта, ещё не совсем зарубцевавшаяся рана на щеке, запёкшиеся от жара губы мешали говорить. Половины слов санитарка не разобрала.
Больной стал нервничать; сжимая кулаки, он прошепелявил:
– Мне надо срочно послать телеграмму... Понимаете, срочно!