Гибель «Кречета»
Шрифт:
– Очень! – признался лётчик, обжигаясь и глотая горячую пахучую жидкость.
– Да-а-а, – протянул Евдокимов. – Чего только в жизни не бывает. Небось час назад и не думали о встрече со мной?
– Я каждую минуту надеялся встретиться с кем-нибудь!
– И давно вы так голодуете?
– Я сбился со счёта. Катастрофа произошла восемнадцатого... сегодня какое число?
– Десятое июля! Долгонько вы блуждаете! Вас, вероятно, искали?
– Несколько дней летали самолёты. Искали... Но разве в тайге найдёшь человека?
– Это верно, – тихо и многозначительно сказал Евдокимов. – В тайге очень трудно найти человека.
Соколов, волнуясь всё более и более, рассказал о том, как протекал полёт и произошёл взрыв в небе.
– И вы думаете, взрыв подстроили вредители? – заинтересованно, или это так показалось Соколову, спросил Пётр Иванович.
– Комиссия выяснит, – ответил лётчик.
Евдокимов чуть заметно ухмыльнулся.
Наступила пауза. Пётр Иванович, как видно, тоже проголодался и ел с большим аппетитом.
– Эти места, видать, Пётр Иванович, хорошо знаете? – нарушил молчание Соколов. – Вы случайно не таёжный охотник?
– Я колхозник местный, хотя родом из России. Мы, как говорят здесь, самоходы. Ещё до революции подались с Рязани. Отец привёз нас с мамашей и сестрёнкой в Читу в девятьсот седьмом году. Шёл мне тогда пятый год. Потом построился, подальше в тайге...
Соколов сначала не очень внимательно слушал неторопливый рассказ. У него побаливала голова. Но вдруг у лётчика появилось ощущение, что его знакомят не с подлинной, а с хорошо выдуманной биографией. Так гладко без запинки текла речь Евдокимова, что казалось, он выучил наизусть то, что говорит, чтобы не сбиться, не сказать чего лишнего.
...– Вот и живём, хлеб жуём, – продолжал чёрнобородый. – Когда есть он, конечно... Я-то не жалуюсь. Плотник я! А это такая специальность, что всегда заработаешь. У нас бригада в пять топоров. Хорошие подобрались ребята. Как только выработаем в колхозе положенные трудодни, чтобы в нас пальцем не тыкали, и поминай как звали. Где дом поправим, где новый срубим. Так-то оно и получается, за месяц-другой, глядишь, пара тысчонок в кармане. Можно и до дому, до хаты... Налоги нас дюже мучают: за усадьбу плати, за скотину – вынь да положь; одно разорение. Мне ещё ничего, а вот другим тяжко, хоть бросай хозяйство и беги в город.
– А вы в городе жили?
– Не довелось!
– А сейчас куда идёте?
– Мост тут неподалёку делаем через речку – скобы и гвозди кончились.
К Соколову пришло блаженное состояние сытости, от которого клонило ко сну. Голова болела всё больше и больше. На лбу выступили капли пота.
– Что-то с вами неладное, – забеспокоился Евдокимов, – у вас лицо воспалённое! – Он приложил свою шершавую ладонь ко лбу лётчика. – Да у вас сильный жар!
– Ерунда! Это, должно быть, приступ малярии, которую я подхватил в Средней Азии!
– Похоже, что это не малярия. При ней сначала знобит, потом поднимается температура. Голова болит?
– Как свинцом налита, – ответил Соколов.
– Я не хочу пугать вас, – продолжал Евдокимов. – Да и скрывать нечего: должно, вы схватили таёжную хворь. Доктора называют эту болезнь энцефалитом. Скидавайте рубаху, посмотрим, нет ли чего на теле?
Пётр Иванович помог Соколову раздеться до пояса, осмотрел его и под правой рукой обнаружил двух клещей, впившихся в тело. С помощью перочинного ножа Евдокимов извлёк их.
– Дело – хана... теперь проваляетесь.
– Откуда вы всё это знаете? – спросил Соколов.
– Напарник мой лет восемь назад заболел этой хворью. Она, проклятая, до нынешнего дня держит его в беспокойстве. Беда в том, что не знаешь, когда она бросит тебя наземь: через год или через день! Поэтому я всегда держу при себе всякие таблетки. Её в тайге каждую минуту подцепить можешь.
Соколов закрыл глаза. В пылавшей голове замелькали обрывки бессвязных мыслей. Очнулся он оттого, что Евдокимов энергично тряс его за плечо.
– Вот неприятность какая! Температура у вас продержится дней пять, двигаться в таком состоянии вы не сможете. А мне надо уходить. Но вы не беспокойтесь, я помогу вам выбраться отсюда.
– Как вы это сделаете? – Соколов попытался было встать, но ноги не повиновались ему.
– Я же говорил вам, что не сможете двигаться. Ложитесь лучше поближе к костру. На рассвете я пойду в район, справлю свои дела, а на обратном пути зайду в больницу и приведу сюда людей. Они окажут вам помощь. А вы ждите.
Лётчик понимал, что Евдокимов прав, другого выхода нет. Но этот человек почему-то вызывал у него недоверие. Уж очень он бойкий, всё-то знает. «Кто бы он ни был, я без него пропаду, – подумал Соколов. – Значит, надо его чем-то заинтересовать...»
И тут-то он вспомнил о золоте. Ненужное, казалось, богатство может пригодиться. А что, если ещё раз испытать, какую власть имеет золото над человеком? Если Евдокимов честен, он всё расскажет в районном центре, а если проходимец, то всё равно завладеть богатством ему не удастся. Каким бы он ни был следопытом, ему не найти ту впадину в густом кустарнике, где скрыт котлован. Узнать это место может только он, Соколов, и то с большим трудом, если набредёт на сосновый холмик... А если этот плотник не найдёт золота, то обязательно вернётся и постарается поставить больного на ноги. Покажет Соколов месторождение или нет – это ещё вопрос; главное сейчас – окрепнуть, а там будет видно! Другого выхода нет, надо рискнуть.
– Вы уйдёте в район, Пётр Иванович, – еле слышно сказал лётчик, – а со мной всякое может случиться... У меня к вам большая просьба.
Евдокимов насторожился.
– Когда я блуждал по тайге, – продолжал лётчик, – то случайно нашёл золото, огромное богатство, целый котлован намыла сама природа, и недалеко отсюда.
Соколов достал из кармана узелок с золотым песком и кусочек бересты, на котором был нацарапан план, и протянул всё это Евдокимову.
– Пожалуйста, передайте всё это местным властям. Если я умру, они разыщут. А если застанете меня живым и я поправлюсь, до гроба буду благодарен.