Гибель «Кречета»
Шрифт:
Тонкой лентой сверху падала в него вода, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Со дна водоёма били родники. На дне каменистой чаши, вернее тарелки, потому что водоём был неглубок, песок как-то странно поблёскивал, да и цвет его был необычный.
«Словно золотой», – Соколов усмехнулся и не спеша, с удовольствием стал пить чистую холодную воду.
Потом попытался смыть с лица и рук грязь и запёкшуюся кровь. Опустив руку в воду, лётчик загрёб полную горсть песка, оказавшегося очень тяжёлым. Он слегка пошевелил рукой: на ладони остались жёлтые крупинки тяжёлого металла. Кажется,
«Золото! Драгоценный металл! Сколько людей отдали жизнь в жестокой охоте за ним! – думал лётчик. – А вот у ног моих богатство, и я совсем не рад ему, а скорее даже огорчён. Если золото до сих пор никто не нашёл, значит, поблизости нет человеческого жилья. Сколько ещё придётся блуждать по тайге, а силы иссякают... За золото не купишь здесь ни еды, ни лекарства. Ненужное богатство! Но государству оно необходимо. И надо поэтому точно запомнить это место: ведь встречусь я когда-нибудь с людьми».
Соколов завернул в носовой платок горсть золотого песка, поднялся до половины сопки и, содрав с берёзы кору, нацарапал ножом приблизительный план местности.
Он высек огонь, а потом долго стоял у разгоревшегося костра, не в силах оторвать взор от пламени. Солнце скрылось. За лесом догорал закат. Его алые отсветы скользили между деревьями по безоблачному вечернему небу.
Встреча
На следующий день Соколов двинулся дальше.
В лесу было тихо, деревья словно замерли, даже птичьего гомона не слышно. Только дятел трудился без отдыха, долбя своим длинным клювом кору смолянистого дерева. Его назойливое «тук-тук-тук» мучительным эхом отзывалось в голове. Соколов старался не замечать надоедливый перестук, но это ему плохо удавалось. Вдруг он не услышал, а скорей почувствовал шорох: кто-то осторожно пробирался по густому кустарнику.
«Зверь!» – решил лётчик и спрятался за кедр, на всякий случай сжимая в руке нож. Шорох становился громче, приближался. Зашевелились мелкие ели. «Наверное, медведь, – подумал Соколов, – придётся лезть на дерево». Но раздвинулись кусты, и вышел из них невысокий бородатый человек с объёмистым вещевым мешком за плечами. На нём был грубошёрстный тёплый пиджак и чёрные суконные брюки, заправленные в высокие кожаные сапоги, на голове старая бесцветная кепка. «Похоже, охотник, – подумал лётчик, – но почему без ружья? А может быть, старатель? Ходит и моет себе в одиночку золотишко. Какое, впрочем, дело – кто он? Человек человеку не откажет в помощи».
Соколов преградил путь страннику и радостно крикнул:
– Я знал, что рано или поздно увижу людей! И вот вы... Какое счастье!
Бородач вздрогнул от неожиданности, остановился, быстро сунул правую руку в карман, но, оценив встреченного пристальным взглядом, вытянул руку и зачем-то пошевелил пальцами. Соколов успел заметить, что рука у него большая, рабочая, заскорузлая.
Соколов готов был обнять, расцеловать того, кто, как казалось ему, вызволит его из
– Откуда вы здесь взялись? – неожиданным для такой внешности мягким грудным баритоном спросил бородач.
– Я лётчик! Наш самолёт упал в тайге. Чудом я жив остался, – быстро, чуть заикаясь от волнения, заговорил Соколов. – Может, слышали про перелёт «Кречета»? Я его командир, Соколов Юрий Александрович. Ушёл от места аварии искать людей, совсем измучился, изголодался.
– Про «Кречета» в газетах писали, – отозвался бородач. – Вот, значит, где довелось встретиться со знаменитым лётчиком! Я – Евдокимов Пётр, по батюшке – Иванович.
– Вы местный?
– Сначала давайте наберём сухих сучьев, вскипятим чайку, закусим, тогда и потолкуем, – вместо ответа предложил бородач, продолжая внимательно разглядывать стоящего перед ним оборванного, изнурённого человека с непокрытой головой, с заросшими чёрно-седыми волосами впалыми щеками. На нём рваная и такая грязная, что не поймёшь, какого она была цвета, замшевая рубашка, превратившиеся в лохмотья галифе и сапоги, от которых, по существу, остались одни голенища – подмётки оторвались, голые пальцы торчали наружу.
– Вода здесь совсем рядом, – продолжал Евдокимов. – За кустами речка. Кстати, пройдёшь по ней вёрст пять против течения – и деревня. Не встретили бы меня, сами набрели бы на жильё. Складывайте костёрик, а я мигом за водой.
И вот уже в жестяном чайнике над костром греется вода.
Евдокимов достал из своего мешка краюху ржаного хлеба, розоватое свиное сало домашнего засола и нарезал его тоненькими плоскими ломтиками.
– Хлеб! – невольно вырвалось у лётчика. – Я уже забыл, когда его ел.
Евдокимов положил сало на кусок хлеба и протянул Соколову:
– Вот это уберёте, чайком запьёте и сразу почувствуете в себе силу.
Взяв бутерброд, Соколов подумал, что в деревнях обычно не так едят: в одной руке держат хлеб, а в другой – сало, нарезанное продолговатыми толстыми брусками. «Пообтесался Евдокимов, в городе, наверное, жил», – решил лётчик и тихо спросил:
– Как мне благодарить вас?..
– Закусывайте на здоровье. У нас в тайге свои порядки, – серьёзно сказал чёрнобородый. – Один другому всегда поможет.
– Как сказать, – возразил лётчик. – Слышал я, что бывает и наоборот. Случается, и людей убивают, чтобы ограбить.
– Раньше это бывало. В старое время, когда охотились за старателями-одиночками. Бандиты их «фунтиками» называли. А теперь по-другому стало, – серьёзно сказал Евдокимов, вздохнул почему-то и приподнял крышку чайника. Вода уже булькала.
Он насыпал на ладонь из жестяной баночки чай и стряхнул его в кипяток. Потом снял чайник с костра и закрыл его крышкой.
– Сейчас заварится! Пейте сперва вы, кружка-то одна, – радушно угощал он Соколова. – Я после. Соскучились по чайку-то?