Гибель Тартарии

Бугунов Владимир

Когда Осип буквально взлетел на гряду мыска, сразу несколько рук ухватились за него и стащили к береговой полосе.

– Эй, чего вцепились в меня, отпустите!

Кое-кто, узнав в нём своего, хохотнул, все ослабили свою хватку, а один из матросов, Миха, огромный как медведь, громким басом пророкотал:

– Ох, Оська, добегаешься ты до своей ишпаночки. Тут такие дела творятся, а ты шастаешь не знамо где.

С верха гряды сполз вниз пятый член команды Митяева, Венька Щербатый. В его руках была подзорная труба.

– Осип, одна из шлюпок англов направилась к каравелле, а две другие продолжают идти к берегу.

Митяев вырвал трубу из рук товарища и, встав во весь рост, посмотрел через неё в сторону барка англичан. Паруса на его трёх мачтах были приспущены, но не до конца. Митчелл, хитрая лиса, мог в любой момент поднять паруса и бежать в случае опасности в океанские просторы. Осип задумался лишь на несколько секунд.

– Парни, сейчас, когда англы на шлюпках высаживают свой десант на каравеллу и берег, на барке осталось не более десяти человек. Устроим-ка им, братцы, весёленькую ночь…

И он вполголоса, словно боясь, что его услышат с барка или со шлюпок, с минуту объяснял товарищам кто и что должен делать во время атаки. Ночная темень, дымовая завеса от пожарищ позволила Митяеву подвести свой коч со стороны кормы барка англичан. Канонир Фома тщательно выцелил, прежде чем сделать первый выстрел из пушки своего коча. Каменные ядра, с помощью которых стреляли из шести пушек, установленных по носу, корме и бортам коча, были не одинаковы по диаметру. Матросы Митяева заранее отобрали несколько самых малых по диаметру ядер, облили их смолой из живицы, обваляли в соломе. Конечно, при выстреле эти огненные шары не летели на большое расстояние, но до мачт барка доставали в самый раз. Дважды Фоме стрелять не пришлось. Первое же огненное ядро воспламенило парус, что был ближе всех к берегу. А с этого горящего факела огонь с помощью свежего ветерка перекинулся на среднюю и затем кормовую мачты. А уже через несколько минут запылала и сама верхняя палуба барка. Осип видел, как заметались матросы на палубе, как они пытались забортной водой потушить огромные куски пылающей парусины, летящей сверху. Но огонь уже полностью охватил палубу и надстройку, и вот сначала один, затем второй, третий матросы сиганули в воду и, не оглядываясь, поплыли к берегу. Из нижних кают выскочило ещё несколько человек, но и они, спасаясь от нестерпимого жара, тоже попрыгали за борт.

– Фома, – Митяев повернул злое лицо к канониру, – ну-ка влепи ядро на уровне ватерлинии!

– С превеликим удовольствием, – прокричал канонир, закатывая в пушку с дула на этот раз обычное каменное ядро. Ядро проломило кормовой транец пиратского барка аккурат на уровне ватерлинии. В следующие моменты до ушей парней из команды коча донеслись звуки, напоминающие бульканье воды в перегретом паровом котле. Это забортная вода с клёкотом и свистом ворвалась внутрь барка и стала вытеснять воздух из трюма корабля. Ещё через несколько минут нос барка стал угрожающе задираться вверх, а корма, наоборот, стала уходить под воду. Осип скомандовал:

– Военег, Миха, поднимайте парус, идём к борту каравеллы. Не гоже отдавать англам

судно, которое им не принадлежит.

И, повернувшись к команде, Осип крикнул:

– Каравелла англами, скорее всего, захвачена, так что к оружию, братцы, идём на абордаж!

Кочи имели команду в пять-восемь человек, не более. Для управления кормилом и одним прямым парусом больше и не требовалось. На шлюпке, что пошла захватывать испанскую каравеллу сидело человек семь-восемь. На каравелле, сугубо гражданском торговом судне, команда была более многочисленная, чем на коче и даже барке, и Осип нутром чувствовал, что какое-то время её команда сможет оказывать сопротивление пиратам даже вооружённым огнестрельным оружием. Так оно и вышло. Военег, ещё подруливая коч к борту каравеллы, у которого болталась на воде шлюпка англичан, сразу услышал выстрелы из мушкетов, ставших к тому времени самым распространённым оружием у европейцев. Здесь дым, стелившийся с берега от пожарищ, был ещё гуще, так что захватчики, скорее всего даже не заметили, что творится сейчас с их барком.

Сказав Военегу, чтобы тот приспустил парус коча, Осип по верёвочной лестнице первым поднялся на борт каравеллы и ступил на её палубу. За ним вскарабкались на палубу каравеллы ещё пятеро матросов из его команды. Клубы дыма с берега время от времени налетали ещё на судно, но Осип успел оценить обстановку. Англичане, а их действительно оказалось здесь семь человек, угрожая оружием, теснили к корме судна толпу примерно в тридцать испанцев, и те покорно пятились, даже не пытаясь оказать сопротивление. А вот англичанами явно командовал человек с военной выправкой. И Осип узнал этого человека. Это был Стив Бэкон, тот самый лейтенант, который был готов растерзать Митяева и его матроса ещё тогда, на борту барка.

Основным оружием тартарцев для ближнего боя были сабли и кинжалы. Лейтенант держал в одной руке шпагу, во второй – кремниевый пистолет, а его матросы сжимали в руках мушкеты. На их поясах болтались и длинные ножи. Опасность за своей спиной англичане почувствовали, когда двое из них уже корчились на палубе, раненые русами. Бэкон, поняв, что главная опасность сейчас исходит от людей, которые внезапно появилияь у них за спиной, крикнул своим, чтобы те развернулись. Вскоре англы напролом ринулись на тартарцев, намереваясь прорваться к своей шлюпке. Но они опоздали с этим манёвром. Ещё два матроса захватчиков упали на палубу. Крикнул от боли и раненый в руку один из матросов Митяева.

– Эй, Бэкон, сдавайтесь! – проревел Осип и, выйдя из тени от мачты, протянул в сторону лейтенанта и двух ещё оставшихся в живых англичан руку, в которой он сжимал эфес сабли.

– Как ты посмел напасть на матросов флота Её Величества, мерзавец!

Митяев пропустил мимо ушей вопль Бэкона. Англичане и тогда, и сейчас ещё боготворят свою королеву. При этом кичатся своей демократией и свободой. Хотя во всей Великобритании всегда была истинно свободна лишь королева или король, смотря кто сидел в это время на престоле. Все остальные люди этого королевства были всего лишь подданными, рабами «Её Величества». При этом людей, живущих вне их острова, они считали варварами, людьми второго сорта и которых можно было убивать и унижать без зазрения их «чистой» совести.

– Укоротите свой гонор, лейтенант. Вы окружены и если тотчас не преломите свою шпагу, вы и ваши матросы будете уничтожены, как мы только что уничтожили ваш барк и этих четверых головорезов, – Осип кончиком сабли указал на убитых англичан.

До сих пор считалось, что только русские могли «многоэтажно» и цветисто материться, но то, что исторг из себя Бэкон, переводу тоже не подлежало. А за спинами пиратов тем временем толпа тоже зашевелилась. В руках некоторых испанцев зазвенел металл шпаг. Там уже поняли, что к ним пришла неожиданная и своевременная помощь. Наконец, лейтенант, покосившись назад и кивнув своим головой, шагнул навстречу Митяеву. Не доходя до него нескольких шагов Бэкон резко преломил свою шпагу и бросил её половинки к ногам Осипа. Туда же полетели разряженный уже пистолет лейтенанта, ножи и мушкеты его матросов. Вскоре испанцы связали англичан, а Митяева с его парнями они обступили со всех сторон, бурно выражая им благодарность за помощь.

– Кто у вас старший? – спросил Митяев.

Вперёд выступил сухощавый загорелый молодой человек.

– Сеньор, у капитана Миньоса лихорадка, он сейчас находится в своей каюте. Его помощник, сеньор Пуэбло умер от лихорадки ещё в дороге, так что старшим пока выбрали меня, Диаса Асуэнта.

– Вот что, Диас, отбери из команды человек двадцать нюхавших пороху, и мы вместе с вами пойдём к Тихуане. Возможно, нам удастся спасти людей из фактории.

Вскоре коч и три лодки с матросами устремились к теперь уже близкому берегу. Дымы от догорающих складов и строений фактории уже не застили глаза, но было темно, и шлюпки испанцев, а затем и ялик Митяева едва не врезались в те две шлюпки, на которых прибыли сюда англичане. На носу одной из них лицом к берегу сидел человек. Скорее всего, он задремал под шорох накатывающихся волн и понял, что он теперь не один, только тогда, когда широкая ладонь Михи зажала готовый изораться от испуга и неожиданности рот англичанина.