Гибель «Жаннетты»
Шрифт:
— Хотя бы жизнь, лишь бы увидать, наконец, воду и землю.
Норос, несмотря на свою молодость, был гораздо рассудительнее и хладнокровнее Эриксена, но на этот раз желание удостовериться в том, что действительно они достигли края ледяных полей, взяло верх над благоразумием.
— Я слишком хорошо знаю твой характер, Эриксен, и даже не пытаюсь спорить, — сказал он, — но предупреждаю тебя, что с наступлением темноты я распрягаю сани и разбиваю палатку, хотя бы мне пришлось даже вступить с тобой в драку. Если ты не жалеешь себя, то подумай по крайней мере о собаках — они изнемогают.
Вместо ответа Эриксен потрепал Тоби по мохнатой голове, как бы говоря:
Еще два часа пути, пути гораздо более тяжелого, чем весь проделанный за день: лед под ногами матросов сделался более рыхлым, и чаще и чаще стали попадаться трещины. Но все же, несмотря на то, что сумерки уже начали спускаться на океан, глазам их стало открываться давно невиданное зрелище. Края ледяных полей как-будто обрывались, и широкое водное пространство простиралось перед ними, куда только достигало зрение.
Тогда оба матроса, как бы по взаимному уговору, обернулись друг к другу и молча обнялись. Надежда, настоящая живая надежда переполнила их сердца.
Еще накануне спасение казалось невозможным. В конце августа находиться среди ледяных полей уже с истощенными запасами и силами, продвигаться на юг по льду, который между тем противный ветер относит на север, совершать в течение дня переход в 4–5 верст, так как на большее не хватало сил, видеть, как медленно, но верно подтачивается здоровье и самая жизнь товарищей, — все это разрушало веру в благополучный исход. И вот вода! Открытый путь к берегам Сибири, где первая попавшаяся хижина запоздавшего на зимовку китолова или охотника будет якорем спасения для всей экспедиции.
Несмотря на то, что как только Эриксен залез на ночь в свой меховой мешок, по всему его телу распространилось приятное тепло, сон не шел к нему. Все члены его ныли от усталости, но в голове вертелась одна неотвязная мысль: вода, путь на лодках, твердая земля под ногами, а там родина, дорогие, близкие люди, которые, быть может, уже потеряли надежду на свидание, а главное — отдых и тепло. Эриксену казалось в этот миг, что все счастье человека состоит только в том, чтобы чувствовать себя сытым и согретым. Если бы это зависело от него, он согласился бы идти еще дальше и дальше, пока только хватит сил. Собаки спали в ногах у матросов.
Наконец, Эриксен не выдержал и тихо чтобы не разбудить Нороса, вылез из своего убежища. За время отдыха вся окружающая картина успела перемениться. Густой туман покрывал всю окрестность и воды больше не было видно. Тщетно Эриксен вглядывался в молочно-белую пелену, окутывающую его. Он был преисполнен такой энергии и отваги, что ему во что бы то ни стало хотелось делать что-нибудь, идти. С палкой в руках он двинулся опять туда, в то же направление на юг. Он сам не знал зачем идет; у него было только одно желание: удостовериться еще раз. что впереди действительно вода.
Не успел он пройти и ста шагов, как услыхал позади себя тихий лай. Мохнатый, длинноухий Тоби, повиливая хвостом, бежал за ним.
Он приласкал собаку.
— Еще несколько шагов, — решил он, — и я иду обратно.
Однако путь становился все более трудным, рыхлый снег доходил почти до колен. Эриксен то и дело проваливался, он постоял еще минут пять, вглядываясь в непроницаемый туман, и решил возвращаться. Вдруг Тоби у его ног зарычал и ощетинился. Эриксен обернулся: шагах в двадцати от него огромный белый медведь тяжело и уверенно шагал по снегу, направляясь прямо на матроса. Эриксен был вооружен только палкой; одно мгновение он продолжал стоять неподвижно, затем, круто повернувшись, пустился
Вдруг медведь, как бы соскучившись гнаться за человеком, спокойно уселся на снегу и стал издалека смотреть на Эриксена.
«Спасен» — мелькнуло в голове у матроса, но в тот же миг он почувствовал, что с ним происходит что-то неладное: под его ногами раздался треск, ледяной холм, бывший перед ним, вдруг стал отделяться, и он очутился по самое горло в ледяной воде. Руками он ухватился за край расходящейся льдины, стараясь притянуться к берегу; платье его мгновенно отяжелело, а все тело втягивалось течением под лед. Эриксен сделал над собой нечеловеческое усилие и изо всех сил крикнул:
— Норос! Норос! на помощь!
Тоби вторил ему диким визгом и лаем.
Трещина, образовавшаяся на льду, была так близко от палатки, что не прошло и двух минут, как Норос был около погибающего товарища.
Две минуты промедления, и Эриксен был бы втянут под лед.
— Сумасшедший! Зачем ты ушел? Как ты смел идти один? Как ты смел не разбудить меня? — ворчал Норос, ведя в палатку насквозь продрогшего товарища.
С трудом удалось стащить с Эриксена платье, а сапоги так примерзли к ногам, что их пришлось силой отдирать. Норос поделился с товарищем своим сухим платьем, влил ему в рот полчашки алкоголя и помог залезть в меховой мешок. Эриксен трепетал всем телом, невыносимая боль в ногах вырывала у него стоны. Ему было так холодно, что казалось, что он все еще находится по горло в ледяной воде.
Только к вечеру другого дня экспедиция присоединилась к разведчикам. Норос встретил их и радостной и печальной вестью. Вода была несомненно и ясно видна на горизонте, но бедный Эриксен тяжело поплатился за свою неосторожность. Озноб все еще продолжал трясти его и болели ноги. Доктор Амблер осмотрел больного и недовольно покачал головой. По крайней мере на неделю отряд лишался сильного и хорошего работника. Однако вторая новость — о появившейся на горизонте земле — была так радостна, что вся экспедиция, и вместе с ней и больной, провела в своих палатках веселый и полный надежд вечер. Редко кому случалось слышать такие радостные крики, какие раздавались в этот вечер среди полярных льдов. Морские птицы, стаями усеявшие края льда, наполняли своим щебетанием воздух.
— Счастливые, — говорил капитан, глядя на них, — они летят туда же, куда и мы. Но то расстояние, которое потребует от нас несколько недель, они покроют в семь или восемь часов.
— Да, — сказал Мельвиль, — по правде сказать, раньше чем завоевывать полюс, человеку надо бы завоевать воздух.
— Если мы и не увидим этого, — прибавил доктор, — то увидят другие — в это я верю твердо.
Ax-Сам не отходил от Эриксена, заставляя его в сотый раз рассказывать о встрече с медведем.
— Ах, зачем не было с тобой Ах-Сама. — говорил он. — Белый медведь никогда бы не стал гнаться за черным человеком, скорее черный человек погнался бы за медведем и загнал бы его под лед.