Гибельные боги
Шрифт:
Пинелло-Лючиани несколько пришел в себя.
— Стало быть, вы как правоверный католик, верите в бессмертие души?
— Почему нет, — удивился Джустиниани, — догмат бессмертия души — идея, многих устрашающая, но меня она утешает.
Он снова взял банк, заметив на лицах партнеров не досаду, но что-то странное, нечитаемое.
Их стол незаметно окружили: хозяин дома маркиз Марио ди Чиньоло, Альбино Нардолини, Оттавиано Боргезе и Энрико Петторанелло стояли за спиной Вирджилио Массерано и молча переглядывались.
Третья раздача ничем не отличалась от двух предыдущих. Теперь Джустиниани окаменел. Чертовщина. На кону было около трех тысяч лир. Донна Гизелла с непонятной усмешкой спросила: «Опять тузовое каре, Джустиниани?» Его партнеры переглянулись, и Винченцо, к своему изумлению заметил, как загорелись глаза Марио ди Чиньоло, как ликующе улыбнулась старуха Поланти, и лишь Пинелло-Лючиани был мрачен. Он резко поднялся, сбросил карты и вышел.
— У мессира Андреа плохо с финансами? — поинтересовался Джустиниани.
— К мессира Андреа плохо с завистью, — насмешливо обронила Гизелла Поланти.
Поняв, что она видит причину раздражения Пинелло-Лючиани не в проигрыше, но в зависти его странному везению, он вздохнул и уныло спросил: «мессир Джанпаоло тоже был удачлив, не правда ли?» Ее светлость расплылась в ликующей улыбке и кивнула.
— Да, но ему всегда приходила «королевская масть», «роял-флэш», причем, пиковая. Тузового каре я у него не припомню.
Джустиниани печально вздохнул. Душа его отяжелела. Он не понял, отчего старуха откровенно радовалась, и дал себе слово больше никогда не садиться за карточный стол, тем более, что не был азартен и быстро уставал от игры. Он отказался было от выигрыша, но герцогиня расхохоталась. «Берите, Джустиниани, не смешите, вы не разбогатеете, мы не обеднеем…»
— А почему господин Пинелло-Лючиани не верит в бессмертие своей души? — стоявший рядом с Джустиниани и Вирджилио Массерано Элизео ди Чиньоло спросил, казалось, самого себя.
— В бессмертие души обычно не верят люди определенного типа, — задумчиво обронил Джустиниани.
— Какого?
— Не имеющие души, дорогой Элизео.
На душе Джустиниани было сумрачно, он удалился от всех, уединившись на дворовой балюстраде палаццо.
— Ну, теперь-то вы убедились? — донесся голос из бокового входа, закрытого от него побегами плюща, — это все-таки он.
— Что с того? Мы это и предполагали, но если ни у подонков, ни у Убальдини ничего не получилось, что прикажешь делать? — этот голос Винченцо узнал, он принадлежал Пинелло-Лючиани.
— Я вам сразу сказал, что это бессмысленно — погибни он, сундучок-то еще достать и открыть надо, — это был голос Рафаэлло Рокальмуто.
— Почему бы все-таки не поторговаться? Он вроде не дурак, и если хорошо заплатить… — Джустиниани узнал Альбино Нардолини.
— Не дурак? Пока я этого не вижу. Не дурак давно бы все понял.
— А вам не кажется, что дуэль как раз и говорит, что он… давно все понял? Он ведь ненавидел Убальдини и хладнокровно рассчитался с ним.
— Вздор, — прошипел Рокальмуто, — не Ченцо же его вызвал!
Последовал тяжёлый вздох.
— Ладно. Здравый смысл говорит: «Кого нельзя убить, нужно купить…» Поторгуемся. — Голоса смолкли.
Джустиниани задумался. Он понял, что речь шла о нём, и понял, что двух подонков на Понте Систо, нанял, по всей вероятности, Пинелло-Лючиани. Убальдини тоже действовал по его указке. Однако причин подобных деяний он по-прежнему не понимал, а стало быть, подлинно проявлял ограниченность ума. Логика подсказывала, что речь шла все о том же проклятом «даре» дорогого дядюшки, и если дуэль в его понимании была никак не связана с дьявольщиной, но в тузовом каре чертовщина, безусловно, была.
Он двинулся к выходу и тут в полутьме портала натолкнулся на старуху Леркари. Ее милость явно поджидала его.
— Упаси вас Бог продать наследство Джанпаоло Пинелло-Лючиани, даже за сто тысяч… — прошипела она, и Джустиниани понял, что она тоже слышала разговор, — лишившись ларца Джанпаоло, вы и дня не проживёте… — и старая ведьма тенью растворилась во тьме коридора.
На улице царила фиолетовая, сумрачная ночь, как тяжелое покрывало накрывшая Рим. Вокруг фонтана на площади Барберини, как свечи вокруг катафалка, бледным пламенем горели фонари. Вниз по улице спускались запряженные лошадьми подводы, и толпы рабочих. Некоторые из них, пошатываясь, распевали во все горло непристойные песни.
Он вышел к парадному. Тут его ждали девицы, чтобы расспросить о выигрыше, весть о котором молниеносно разнеслась по гостиным, но он лишь пожимал плечами. Его печаль усилилась. Он находился в странном состоянии духа, несмотря на полное затемнение ума и оцепенение воли, вихри ощущений проносились через его душу, подобно призракам в темноте. Ночные звезды, фонтан Тритона в круге тусклых фонарей усугубляли печаль, возбуждали в его сердце смутный страх, какое-то трагическое предчувствие.
Глава 6. «Sic transit Gloria mundi…»
Ибо мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее;
но последствия от нее горьки, как полынь, остры, как меч обоюдоострый;
ноги ее нисходят к смерти, стопы ее достигают преисподней.
Глава дома Одескальчи ждал дочь в карете, Джованна же стояла около его экипажа, решив ехать домой, а не к Катарине. Джустиниани это не порадовало, ему хотелось остаться наедине со своими мыслями. К счастью, девица всю дорогу молчала, не досаждая разговорами, а дома быстро поднялась к себе в спальню.
Джустиниани хоть по-прежнему не понимал весьма многого, понял главное. Старуха Леркари дала ему совет, который свидетельствовал о том, что она понимает куда больше его самого и смертельно напугана. Стало быть, хотя бы из страха она расскажет о происходящем. Она заклинала не продавать наследство Джанпаоло и упомянула о ларце. Он решил с утра побывать у нее.
Сейчас же, после того как Луиджи помог ему раздеться, он просто лежал на постели. Но стоило ему задуматься о прошедшем вечере, проступила горечь. Да, дьявольские дарования, безбожные, пустые и суетные, проявлялись в нем час от часу отчетливее. Поверить, что феноменальная, высшая комбинация карт могла прийти ему три раза подряд случайно — он не мог. Мерзость, мерзость… Дьявольские шутки.