Гибельные боги
Шрифт:
Он тогда не дослушал, не придал значения этой фразе, но сейчас она проступила во всей своей убийственной чёткости. Джустиниани помнил о предположении Тентуччи, что Боргезе влюблен в Катарину, но сам он, зная дружка, сомневался в этом. Оттавиано мог украсть девицу, обесчестить ее ради пятидесяти тысяч приданого. Это было мерзостью, но сам Джустиниани опасался худшего. Он бросил взгляд на календарь. 19 мая. На часах было десять с четвертью.
«Десять сорок, дом Батистини». Это Кампо-Марцио. Джустиниани сердцем чуял беду, в глазах мутилось, мысли разбегались. Он схватил ларец и ринулся
— Палаццо Боргезе!
Не исключалась вероятность и того, что он ошибся. Оттавиано мог быть и на месте. Но Катарина — разумная особа, к тому же, зная о слабом сердце отца, она едва ли стала бы волновать его, а уж бродить по городу после наступления темноты — и вовсе не стала бы. Через десяток минут они были у дома Оттавиано. Сердце Джустиниани сжалось: ни одно окно не горело, на его яростный стук открыл только заспанный лакей, сообщивший ему, что мессир Боргезе отбыл во Флоренцию. Джустиниани понял, что ему лгут, ибо в жизни не видел столь лживых глаз. Но что это давало?
Он торопливо вернулся в карету, вынул часы. Время приближалось к половине одиннадцатого. Что было делать? Ехать к дому Батистини? До Кампо-Марцио — сорок минут езды, а главное, осмыслил он только сейчас, — он не взял оружия. В своем безотчетном порыве он и не вспомнил о пистолетах. Зачем-то схватил чёртов ларец, с которым хотел ехать к Массерано. Идиот. Несколько минут он сидел в карете, стоявшей у фонаря, просто пытаясь собраться с мыслями. Вспомнилось милое личико Катарины, синие глаза, локон черных волос на ветру… В бездумной досаде он ударил пальцами по крышке ларца, тот, словно верный пес, слушавший не команды, но запах хозяина, услужливо распахнулся. Джустиниани посмотрел в ларец и увидел сверху вольт Боргезе.
Он вытащил его и сжал в руках. В желтом свете фонаря лицо куклы показалось лицом арлекина из commedia dell'arte. Джустиниани померещилось, Боргезе издевательски улыбается ему.
— Оттавиано, — Джустиниани чувствовал, что ненависть и злость клокочут даже в его спирающемся дыхании, — я не могу тебя остановить. Я не в силах помешать, — он с трудом сглотнул, — я бессилен, — он в ярости уставился на куклу, чье сходство с оригиналом сейчас особенно злило его. — Но есть Бог, помни это, и Бог поругаем не бывает. И как ты изломал и изурочил чужую жизнь, так и Господь-мститель, изломает и изурочит тебя! Вот так, — Джустиниани в бешенстве переломил игрушку пополам.
Как ни странно, это глупое действие успокоило его. Он почувствовал, что может рассуждать логично. Надо ехать к дому Батистини, в Кампо-Марцио. Пусть он опоздает, он своими руками удушит Оттавиано и всех мерзавцев иже с ним. Оружие? Возле дома и в заброшенной часовне Сан-Доменико он найдет либо прут из ограды, либо…
Тут Винченцо напрягся и стал шарить по карманам. Слава Всевышнему! Нож, уроненный мерзавцем на Понте-Систо, с его инициалами, сложенный пополам, был с ним. Он высунулся из кареты и крикнул Беппо:
— Выезжай на виа дель Корсо, оттуда — в Кампо-Марцио!
Беппо спросил, ехать ли через Треви или Монти, но Джустиниани махнул рукой:
— Как быстрей и короче!
Он
Джустиниани старался не думать, что могут мерзавцы сделать с девицей, размышлял о том, что предпринять, если в доме Батистини всё-таки никого не будет, и тут вдруг осознал, что экипаж стоит.
Он снова высунулся из кареты. Они стояли посредине узкого проулка с уютными домами, украшенными висящими на стенах горшками с рассадой, в светящихся окнах мелькали идиллические сценки семейных ужинов и играющих детишек. В тридцати шагах от них тускло горел фонарь.
— Беппо, почему стоим?
— Проехать не можем.
Джустиниани усмехнулся. Ему всегда казались забавными реплики кучеров, отвечавших на любой вопрос абсолютно правильно и, тем не менее, всегда дававших удивительно бесполезные ответы. Он распахнул дверцу, спрыгнул с подножки кареты. Сзади них проулок был тоже заполнен подъехавшими экипажами, развернуться было негде. Он пошел к большому дому, где рядом с фонарем собралась толпа. У большой красной кареты стоял какой-то ражий детина нервно икал через равные промежутки времени. Джустиниани наконец разглядел, что столкнулись две кареты, точнее, на одной из лошадей ехавшего впереди них экипажа перекосило супонь, в итоге из узла крепления выскочила оглобля, и влетела в окно едущей навстречу кареты. От столкновения саму карету перекосило, кучер слетел с козел на верхний угол встречного экипажа, оглобля переломилась, а несчастного зажало между каретами.
Тут появились еще несколько человек с факелом, и стали осторожно извлекать беднягу. Освещенный, он казался основательно придавленным, но крови было немного. Толстый лавочник бережно перевернул несчастного, и по искажениям тела стали видны последствия столкновения.
— Похоже, у него хребет переломан, — хрипло бросил он.
— Я не давил его! Я не давил! Он упал с верхних козел и прямо на перекладину кареты, — истерично взвизгивая, оправдывался стоявший рядом икавший кучер. — Это он виноват, это он…
Он не лгал: высокие козлы стоявшей рядом кареты пустовали, и виновником столкновения подлинно был погибший.
Наконец беднягу извлекли на мостовую. «Мертвец», уверенно проронил кто-то. Спина погибшего была переломана, часть лица — свезена до крови. Но на голове были отчетливо видны залысины почти до макушки, до синевы выбритый подбородок, родинка возле глаза.
Джустиниани узнал Оттавиано Боргезе.
Глава 9. Падучая
Ибо взгляд его и изменившийся цвет лица
обличал в нем душевное смущение.
Его объял ужас и дрожание тела,
из чего явна была смотревшим скорбь его сердца.