Гигиена убийцы
Шрифт:
— Вот и ошибаетесь. Перед вами один из редких человеческих экземпляров, одолевший ваше полное собрание сочинений, все двадцать два тома, не пропустив ни строчки.
У толстяка отвисла челюсть на целых сорок секунд.
— Браво. Мне нравятся люди, умеющие так беззастенчиво лгать.
— Сожалею, но это правда. Я читала все ваши книги.
— Под дулом пистолета?
— По доброй воле — нет, вернее сказать, по собственному желанию.
— Не может быть. Если бы вы читали все мои книги, то были бы не такой.
— Какая же я, по-вашему?
— По-моему — заурядная пустая бабенка.
— Вы
— Как, в ней что-то происходит, в вашей голове? Tota mulier in utero. [5]
— Увы, я вас не животом читала. Так что не обессудьте, придется вам переварить мое мнение.
— Валяйте, посмотрим, что вы гордо именуете «мнением».
— Для начала отвечу на ваш первый вопрос: мне ни секунды не было скучно за чтением ваших двадцати двух романов.
5
Вся женщина в матке (лат).
— Странное дело. Я-то думал, что это смертная скука — читать, не понимая.
— А писать, не понимая, — скучно?
— Вы намекаете, что я не понимаю моих собственных книг?
— Я бы сказала скорее, что вы любитель пудрить мозги. В этом отчасти состоит прелесть ваших книг. Читая вас, я чувствовала себя как на качелях: то пассажи, исполненные глубокого смысла, то вдруг абсолютный блеф — абсолютный потому, что в заблуждение вводится не только читатель, но и автор. Я представляю, как вы потирали руки, выдавая эти отступления, блистательно пустые и напыщенно бредовые, эту видимость глубокомыслия и значимости. Для вас, подлинного виртуоза, так морочить читателя, должно быть, — сущее удовольствие.
— Что вы несете?
— И для меня это было сущее удовольствие. Обнаружить такое в творчестве писателя, на словах объявляющего войну криводушию, — прелестно! Это, пожалуй, раздражало бы, будь ваше криводушие равномерно распределено по страницам. Но для таких скачков от чистосердечия к криводушию надо быть гением обмана!
— И вы полагаете, что способны отличить одно от другого, самонадеянная девчонка?
— Легко! Всякий раз, когда я хохотала над очередным пассажем, мне было ясно: вот он, блеф. Должна признать, ловко придумано: побивать подобное подобным, криводушие криводушием, этаким интеллектуальным терроризмом, перещеголять противника в лицедействе — блестящая тактика. Даже, пожалуй, чересчур: уж слишком тонко для такого примитивного врага. Надо ли вам объяснять, что макиавеллизм зачастую бьет мимо цели, а простая дубинка надежнее хитроумного механизма.
— Я обманщик, говорите, — но куда мне до вас с вашим утверждением, будто вы прочли все мои книги.
— Да, прочла, все, что было издано. Проэкзаменуйте меня, если не верите.
— Вот-вот, вроде викторины для тентенопоклонников: [6] «Назовите номер красного „вольво“ в „Деле Подсолнечника“», да? Смешно. Нет уж, я не собираюсь унижать свое творчество подобными приемчиками.
— Как же мне тогда вас убедить?
— Никак. Все
— В таком случае мне нечего терять.
6
Тентен — герой популярной серии французских комиксов.
— А вам с самого начала нечего терять со мной. Вы — женщина, и этим все сказано.
— Кстати, я составила небольшой обзор женских образов в вашем творчестве.
— Я так и знал. Чего еще от вас ждать.
— Вы сказали, что в вашем мировоззрении женщина не существует. Я могу только подивиться, что человек с подобными взглядами создал так много женщин на бумаге. Я не стану подробно рассматривать всех, но в ваших книгах я насчитала порядка сорока шести женских образов.
— Не понимаю, что это доказывает.
— Это доказывает, что женщина в вашем мировоззрении существует: вот вам первое противоречие. И вы увидите — не последнее.
— О! Мадемуазель ловит меня на противоречиях! Да будет вам известно, госпожа учительница, что Претекстат Тах возвел противоречие в ранг высокого искусства. Невозможно вообразить ничего более изящного, более утонченного, более острого и выбивающего из равновесия, чем моя система самопротиворечия. И надо же — является какая-то мымра, которой только очков не хватает, и сообщает мне с победоносным видом, что наковыряла пару-тройку досадных противоречий в моем творчестве. Не замечательно ли иметь такого дотошного читателя?
— Я не говорила, что это противоречие досадное.
— Не говорили, но я же вижу, что вы так думаете.
— Мне лучше знать, что я думаю.
— Это еще вопрос.
— В данном случае я нашла это противоречие небезынтересным.
— Силы небесные.
— Итак, я сказала, сорок шесть женских образов.
— Чтобы ваша цифирь представляла хоть какой-то интерес, надо было подсчитать и мужские, детка.
— Я это сделала.
— Какая сообразительность.
— Сто шестьдесят три мужских образа.
— Ах вы бедняжка, мне вас так жаль, иначе я не преминул бы посмеяться над столь вопиющей диспропорцией.
— Жалость — чувство предосудительное.
— О! Она и Цвейга читала! Какая образованная девушка! Видите ли, дражайшая, мужланам вроде меня ближе Монтерлан, которого вы вряд ли осилили. Мне жаль женщин, поэтому я их ненавижу, — и наоборот.
— Коль скоро вы питаете такие здоровые чувства к нашему полу, объясните мне, зачем вам понадобилось создавать эти сорок шесть женских образов.
— Ни за что — это объясните мне вы. Такой забавы я упустить не могу.
— Не мне вам объяснять ваше творчество. Но поделиться кое-какими наблюдениями могу.
— Сделайте одолжение, поделитесь.
— Вот вам все скопом. У вас есть книги без женщин: «Апология диспепсии», разумеется…
— Почему «разумеется»?
— Потому что это роман вообще без героев, а то вы не знаете.
— Так вы и правда читали мои книги, хотя вряд ли все.
— Женщин нет также в романах «Растворитель», «Перлы для побоища», «Будда в стакане воды», «Преступление против уродства», «Все идут ко дну», «Смерть и ни слова больше» и даже — это самое удивительное — «Покер, женщина и другие».