Гиль-гуль
Шрифт:
— Бао, я ничего не понимаю… Он что, решил с ними уехать? Инженер? Но куда?!
— Да ничего он не решал! Это они… он был вообще не в себе, бормотал что-то, как ненормальный…
— Но это был он? Точно он? Ты не перепутал? Это не был такой толстый лысый…
— Какой лысый, это был инженер Васи-коу! Она оставила…
— Но почему?! Если он все время тут находился, почему же милиция… куда они его повезли?
— Я ничего не знаю и знать не хочу и тебе не советую… чем меньше знаешь…
— А ты еще не говорил следователю, что они увезли инженера?
— Я что, идиот? Я хочу жить спокойно… Ты что думаешь, милиция их найдет? Только нас затаскают как свидетелей… или вообще как соучастников. С Сяо Лао лучше не связываться… так что я никакого инженера не видел. Ты правда в милицию собираешься?
— Никуда я не собираюсь, Бао… Я подумала, вдруг ты сказал…
— Я что, ненормальный? Да, там письмо для тебя, оно лежит в гостевой под подушкой.
— Письмо?
— Я не умею читать… и если что — я тебе не говорил, сама нашла. Лучше сожги его…
Дорогая Сян-цзэ!
Поверь, мне очень жаль, что так получилось. Он защищал меня от сумасшедшего комсомольца и случайно убил его, а потом упал сам и ударил голову. Но его не будут считать убийцей — дед сохранил ему лицо. Травма оказалась серьезной, и даже дед не в силах полностью вернуть ему разум, или «возвратить в тело душу хунь», как он выразился. Дед сказал, что душа Васи-коу давно уже ищет повод, чтобы улететь подальше и отдохнуть. И эта травма головы, хоть и не очень сильная, стала таким поводом. Точнее сказать не смогу, я сама мало что понимаю. Скорее всего, вы больше никогда не встретитесь, поверь, я очень, очень сожалею. Возможно, со временем его состояние и улучшится, но все равно это будет уже другой человек, не тот, кого ты знала.
Мы уезжаем в горы Суншань и не вернемся в Ханькоу, дед говорит, что искать нас бесполезно. Конечно, ты и сама это понимаешь. Прости, я виновата перед тобой. Я не сдержалась, поэтому на меня и напал комсомолец. Прощай, твоя Юнь-цяо.
Денег, полученных от страховой компании, хватит на пять кругосветных путешествий как минимум. Бедный Макс. Благодаря ему я осталась жива, встретила Мишу, а теперь эта куча денег… И еще побывала в прошлой жизни, хотя к чему это все было? Если и пойму, то не сейчас… Сейчас хочется побыстрее на свободу — больничная обстановка действует уже настолько удручающе, что все эти общеукрепляющие процедуры, включая иглы Давида Ильича и супервитаминные коктейли, в последние дни только раздражают. Меня так накачивают здоровьем, что хочется его уже подпортить, например, покурить. Завтра меня выписывают, а мама, скорее всего, не знает, что я полгода провела в больнице. Но главное, что ей получше — тетя Тамара говорит, что мама стала выходить на прогулку в скверик, сидит на скамейке, смотрит на детей.
Завтра ровно полгода с того дня, когда мы ехали с Максом в Эйлат. Это было в среду, 20 октября. А завтра 20 апреля и тоже среда. И я выхожу из больницы. Такое совпадение, я только сейчас поняла. Я теперь никогда не поеду отдыхать в Эйлат, но это небольшая потеря — мне там никогда и не нравилось. Ужасно хочется попасть на берег океана… а Миша уверяет, что как только он окончит свою резидентуру, мы съездим в Америку к его любимой тете.
Эпилог
ЛЕТО
На нее уже смотрят сочувственно, и с каждым днем все больше… Ладно бы Котов, тот всегда о чем-то догадывался, но вчера Шувалов подошел к ней в столовой — «Поезжайте в Пекин, деточка, не надо так изводить себя, ведь больше месяца уже прошло…» Деточку нашел. Да, больше месяца… и она как бельмо на их общем глазу, раздражает. Погоревали, товарищи, и будет… надо втягиваться в нормальный ритм, скоро испытания, Мао приедет… а она как привидение, как тень загробная, ходит туда-сюда… хоть и приветливое приведение, но вид имеет, честно говоря… самой страшно. И в управлении намекали — давай, мол, уматывай побыстрее… а Шувалову дали личного переводчика из местных, ей даже не предложили… вот интересно, почему… проявили щепетильность? Или вопрос о ее увольнении уже решен? Скорее второе… Официально считалось, что на работе Сян-цзэ до двадцать седьмого мая, это еще куда ни шло… списывали на китайскую пунктуальность, чувство долга… но сегодня уже первое июня, какого черта она здесь?! И переглядываются… а он пропал тринадцатого апреля… да, засиделась. Двадцать седьмого мая они должны были вместе уехать в Москву… опять вылез этот День освобождения Шанхая [44] … Несостоявшаяся новая жизнь, помноженная на бестолковую смерть Шэна… на раздавленные очки… что же дальше? Старуха. Васильков бы испугался… Сяо Юй забрал у нее мужчину и отдал своей прыщавой внучке, наверняка они там уже… а о ней и не вспомнит, вправят ему мозги… И это старик Сяо, дружбу с которым она ценила больше всего… дружбу, ха. Как это гладко у них получилось… а старик давно уже глаз на него положил… Да, эти мысли… хоть бы что-то новенькое, хоть бы одно новое впечатление, так нет… ходят и ходят по кругу… одинаковые. Уйти, например, в монастырь… а если и там они? Или дождаться десятого, чтобы отправили в трудовую коммуну… физический труд лечит от мыслей. Без зарплаты, даже вещи не надо будет самой стирать… Как сказал Мао? «Народ должен быть чистым, как белый
44
27 мая 1949 года войска НОА заняли Шанхай, разбив армию Гоминьдана. В ходе уличных боев и погиб возлюбленный героини.
Дацзыбао, посвященную Василькову, сегодня с утра уже сняли… Вчера отправили в Москву его вещи… жену известили в начале мая, кажется… а вещи отправили только вчера, потому что дневники долго продержал следователь, все искал какую-нибудь зацепку… хватит, пора собираться. Десятого ей надо быть в Пекине, явиться в управление… а чудес не бывает. На что она рассчитывала? Ни на что… нет, была безумная мысль… вдруг он придет в себя и вернется? И правда, зачем так себя изводить…
Из его окна видны горы, он смотрел на них по утрам… а тут — только Янцзы и этот мост… и пауки опять затянули окно, если не снимать каждый день паутину, вообще ничего видно не будет. Тридцать градусов, а форточку не откроешь… придется идти в плаще с капюшоном, эта гадость кругом… это невыносимо, когда за шиворот падают жуки и всякая тля и ползают потом под одеждой… или клещи в волосах. То, что рассказывала Юнь-цяо про Лучжоу, было еще цветочками… деревья в паутине, а тут ковры из шевелящихся гусениц и белые мотыльки, такие мелкие, что даже в нос умудряются залететь… Опять Юнь-цяо, опять Сяо Юй. Как же вышло, что у нее никого здесь нет, в родном городе никого не осталось… ну, поговорить хотя бы… не с Котовым же. И в Пекине… Вей-дин? Милая девочка, но у них ничего общего… «Если не встретишь подобного себе или лучшего, оставайся в одиночестве — с глупцом не бывает дружбы…» Так много мудрых мыслей… У матери был знакомый игумен из Урумчи… Нельзя же уйти в православный монастырь спасать тело… просто, чтобы тебя оставили в покое… туда и не возьмут, если не веришь. К тому же она не крещеная, мать хотела, но… так. Надо идти.
Сян-цзэ почему-то не могла оторвать взгляд от большой черно-желтой бабочки, недавно угодившей в паутину. Симпатичная бабочка, кажется, махаон… еще полна сил, отдохнет пару секунд и опять рвется на волю… да и прилипла совсем чуть-чуть, лапкой вроде… вот помочь ей сейчас, поддеть слегка пальцем, и еще поживет… Это жестокость? Она же видит ее мучения, и ей ничего не стоит… а ей даже интересно, как паук расправится с добычей, никогда так близко не наблюдала… но что-то нет его… Если уходить, так уж лучше не в монастырь, а в горы… идти вверх, сколько хватит сил, и замерзнуть. Христианство осуждает самоубийство, а буддизм нет… Монах Нагарджруна преподнес свою голову Будде, подошел к изваянию и сам отсек ее саблей… но ему было сто лет… Сяо Юю не жаль безмозглых бабочек, тем более, что их красота так быстро портится…
Надев дождевик, Сян-цзэ посмотрелась в зеркало… нет, ну нельзя сказать, что она выглядит плохо. Просто не выглядит, ее нет… Она теперь… как море безликих усталых людей, одна капелька этой человеческой массы, плоть от плоти… Не забыть еще документы и деньги… и таблетки… А Юнь-цяо из гадкого утенка вполне может превратиться… вполне… а в горах тем более…
Автобус долго не приходил, выбился из расписания. Первое июня, воскресенье… опять какое-нибудь нововведение? Но объявления вроде нет… Люди теснились под крышей остановки, там меньше насекомых… она не стала, она же в плаще. Но даже надев капюшон, лучше стоять с опущенной головой: мелкие твари так и лезут в глаза… просто коричневая метель… Она хлопнула себя по лбу и мотылек прилип к ладони, надо же, какие они усачи…
В ожидании автобуса Сян-цзэ случайно узнала…
…вчера возле Змеиной горы произошла авария — из-за налипших на стекло мотыльков водитель бензовоза куда-то врезался…
…наверное, автобус едет очень медленно, поэтому так опаздывает…
…это луговые мотыльки… они самые опасные… вернее, это их жирные зеленые гусеницы пожирают почти все на своем пути…
…а в провинции Сычуань саранча… но ее хоть есть можно…
…колорадский жук… хлопковый клещ… долгоносик…
Котов вчера сказал… неужели правда? Что Госсовет признал кампанию по борьбе с воробьями ошибочной и уже есть договоренность о поставках воробьев из Америки… интересно, крыс тоже будут где-нибудь закупать? Самое лучшее — уйти подальше, в поля… сесть в какой-нибудь стог и тихо угаснуть от голода… так поступил какой-то английский поэт. Но эти твари сожрут тебя быстрее, чем сам почувствуешь голод… Но какая-то развязка уже близка… не удивительно, если эти битвы за урожай постепенно превратятся в апокалипсическое месиво… ну да, там же было что-то про саранчу. Черное солнце, четыре всадника, Христос на белом коне… ангел разбивает печати и выпускает саранчу с жалами скорпионов… а потом начинается космическая битва… о, автобус! Черт, как он переполнен…