Гиль-гуль
Шрифт:
А-а-а-а-а!.. Что? Сон… Ну это уже… это слишком. Дерево с руками… и та, последняя, схватила меня и стала сжимать в кулаке… Который час? Начало седьмого… Душно.
Нет, не просто душно. Васильков почувствовал вонь… едкий запах подгнивших тряпок… сладковато-прелый… хуже… прямо какая-то дохлятина… ну да, вот так же пахли плохо обработанные шкуры оленей, которые им предлагали в Монголии… вот олух! Это же прорезиненные сапоги! Вчера вечером он делал ревизию своей рыболовной амуниции и оставил их стоять посреди комнаты. Ну да, когда он развернул целлофан, то почувствовал запашок… но не такой сильный, конечно, — иначе сразу бы отнес их в контейнер… Он решил, что сапоги слегка запрели за зиму, и оставил подсохнуть… Нет, они не запрели, они явно сгнили внутри… паршиво выделанная
Запах поднял его из постели. Открыв окно нараспашку, Васильков увидел такое чистейшее небо, такую сияющую лазурь… вдохнул полной грудью такой свежий и теплый воздух, что понял — ему уже не заснуть. Он стоял у окна, любуясь очертаниями гор в предрассветной розовой дымке… под окнами общежития чудесным образом появился цветник, вчера, возвращаясь домой, он и не заметил… значит, у персонала был субботник. Ароматы олеандров, роз, пионов и еще бог весть чего, смешиваясь, наполняли комнату… Сапоги! Он завернул их в старый кусок целлофана. Сегодня завтрак начинается в восемь… а он уже страшно голоден… Почти два часа еще… и сон улетучился… На стуле висит тщательно отутюженный кашемировый костюм… хорошая химчистка на Цзефандадао, пятно сошло, будто и не было… Васильков снова подошел к открытому окну, тепло… Может быть, не одевать эту дурацкую куртку? Надо было купить все же плащ, в этой мешковатой коричневой куртке он похож на дворника, а с таким костюмом вообще глупо ее… а почему бы нет? В одиннадцать у них встреча, а до этого он… он может позавтракать в том буфете на улице Дунху, потом сесть на восьмичасовой паром… и в Ханькоу у него будет время походить по Торговому центру… только плащ надо брать не утепленный, просто длинный плащ мышиного цвета… да. Сейчас он приведет себя в порядок — и в Ханькоу… Главное — не забыть выкинуть сапоги, сейчас… поставим их у двери…
Будильник прозвонил. Ну наконец-то… Этот сон ее уже измучил, нудный вялотекущий кошмар… и не настолько страшный, чтоб проснуться. Бегает, ищет его по каким-то лесам и полям… пристает с расспросами к крестьянам, те только плечами пожимают… То ли он уехал в Москву без нее, бросил ее… или она опоздала… муть сплошная. А! Потом нашла его у какого-то прудика, увидела издалека, что он там с удочкой сидит… Идет к нему, ноги ватные… уже бежит, а расстояние между ними не сокращается, а она все бежит… его спина маячит впереди, а она думает — только бы он обернулся! Если обернется и увидит меня, все будет хорошо… Черта с два он обернулся… Так она и предполагала, сама виновата — нечего шататься по кладбищам… Без четверти восемь.
Сян-цзэ подошла к умывальнику… фу, опять ржавая вода, когда же поменяют трубы… хотя какая ей разница? Она смочила огуречным лосьоном кусок ваты, протерла лицо и шею… хм, отбился уголок зеркала, когда, интересно?
Солнечный свет безжалостно показал ей седину на макушке и морщины на лбу, остальное пока вполне сносно… Пришла очередь крема, уже выдавив его из тюбика на ладонь, Сян-цзэ подумала, что надо бы сначала зайти к нему — сказать, что она не осталась ночевать в театре… правда, они и так увидятся в столовой… хотя нет. Встреча у них назначена в одиннадцать, он будет спешить на десятичасовой паром, в столовую придет весь с иголочки, в костюме и при галстуке… лучше предупредить, что в Ханькоу они поедут позже, вместе со всеми… Но что-то… он не открывает… неужели спит еще? А если погромче постучать… «Алексей Григорьевич! Просыпайтесь! Это я… Алексей Григорьевич?!»
Странно… да и дверь, похоже… ну да, закрыта снаружи… когда изнутри на защелку, она не так плотно прилегает… Куда же он делся? Столовая открывается только через полчаса… ранняя птица. Скорее всего, пошел прогуляться перед завтраком, нагулять аппетит… надо воткнуть ему в дверь записку, а то еще разминемся…
— С добрым утречком! Что, дрыхнет еще наш больной?
— А, доброе утро, Иван Кириллович… да похоже ушел куда-то…
— Ушел? Во дает! А мы с Колей вчера заходили к нему часиков в десять, хотели посидеть… ну, это… повод у меня имелся. Так Лешка ни-ни, ни в какую… спать, говорит, буду ложиться… А у меня тоже так — если рано усну, то вскакиваю ни свет ни заря… Мы в час на причале встречаемся, вы не забыли?
— Я-то не забыла…
Написав несколько слов и с трудом втиснув клочок бумаги между дверью и косяком, Сян-цзэ намазала наконец-то лицо кремом… крем довольно жирный, а прямо на глазах впитывается… кожа стала суше. На полочке под зеркалом стоят духи «Красная Москва», подарок к Восьмому марта от коллектива советских инженеров, редкостная дрянь… не годятся даже протирать зеркало… А в былые времена ей дарили французские… но она их все равно передаривала… даже запахи травяных лосьонов и цветочного мыла иногда раздражают, и некоторых кремов… А мама наоборот… нет, этой «Красной Москвой» она бы не стала душиться… вот именно, душиться. Мама придумала назвать ее Сян-цзэ… хотела по-русски Светланой, в честь прабабки-декабристки, но отец воспротивился… и она стала Сян-цзэ… ее имя означает душистое и влажное… духи. А она терпеть их не может, не оправдала доверия… Можно отдать Юнь-цяо, девочка вроде любит резкие запахи…
Но Сяо Юй каков! Почему он со мной так вчера… Или я чем-то его разозлила? Отправил на ночь глядя, не разрешил остаться… что на него нашло? Они сидели, пили чай, все было нормально… старик шутил, пел смешными голосами… и вдруг понес какую-то чушь. Ну да… я сказала, что переночую, а он замахал руками — иди домой, сторожи своего Кота, а то сбежит от тебя твой Котище, ха-ха-ха, хи-хи-хи… Я говорю ему — это, конечно, очень смешно, Сяо Лао… но мы с ним встречаемся завтра утром на Цзефандадао, я решила сегодня у вас остаться, расспросить вашу внучку о поездке… а он сказал, что та комната занята и спать негде… Юнь-цяо тоже обалдела — кем занята? Ну ладно, ну и что, будем у меня… А он опять — иди, иди давай, нельзя оставлять Котище, он же там скучает… Я говорю — скажите лучше, что вы с ним сделали, он до сих пор не может прийти в себя… А старик — если не будешь тут рассиживаться, он сам все расскажет! И звезды сегодня очень удачные… а завтра может и не рассказать, ух и хитрый же Котище… держи его за хвост, а то ведь улизнет! И руками, главное, на меня машет, как будто я злой дух и он меня изгоняет…
Конечно, она ушла… будет она еще унижаться. У старика бывает, но чтобы так… на паром опоздала, пришлось еще час мерзнуть на пристани… просто как собаку прогнал. Сяо Юй так поразил ее, что она и правда хотела зайти… но свет в окне уже не горел, понятно, в полпервого ночи… не будить же его было, да и весь этаж за компанию… что это? Она что… чувствует беспокойство? Может быть… глупость какая… все из-за идиотской выходки Сяо… но тем не менее… его же нет в комнате, вот куда он пошел? Так. Надо спускаться в столовую и не морочить себе голову…
Ведь дыхание подобно тончайшей нити. Коснешься ее — и порвется. Дыхание подобно дыму. Попытаешься ухватить — рассеется.
Телесная форма — это убежище, в котором пребывает дыхание. Если стремишься контролировать форму, пребывая в миру, сначала ты должен воспитывать свое дыхание. Дыхание накапливает духовность и божественность. Оно странствует за пределами мирских ветров и пыли. Упражняя дыхание, образуют дух.
Мыть голову следует раз в десять дней. Декада — это время полного цикла истинного дыхания мозга, и в результате соблюдения этих сроков мытья головы твои глаза и уши станут ясными и чуткими.
Тело нужно мыть раз в пять дней — это время полного цикла истинного дыхания тела, за пять дней оно совершает полный круг своей циркуляции. И если произвести омовение тела, тогда охранительная и питающая субстанции будут двигаться легко и свободно. Если совершать омовение тела слишком часто, тогда кровь будет сгущаться, а дыхание рассеиваться, и, несмотря на то что тело будет выглядеть ухоженным и лоснящимся, через определенное время дыхание будет повреждено, так как дух не сможет овладеть телесной формой.