Гиперпанк Безза… Книга вторая
Шрифт:
Но также Алекс благоразумно подозревает, что всё то, что в нём так заставляет радоваться за себя, все эти глубинные, сердечные причины, или просто привязанность к своему природному началу, для которого в порядке вещей брать штурмом всякую непокорность и завоёвывать сердца неприступных красоток, не должно ни в коем случае дойти до понимания Валькирией. Иначе, скажем так, у них не сложатся рабочие отношения, не смогут они, как прежде доверять друг другу, предполагая в каждом поступке своего напарника и другие смыслы, связанные с его личным я. А совмещать личное и рабочие отношения никому ещё не удавалось без вреда, как деловым отношениям, так и самой работе. В общем, служебные романы категорически неприемлемы
При этом это ещё не самая сложная проблема для Алекса, решившего похоронить свои самые светлые чувства в самом мрачном подземелье своей души, и остаться навсегда отшельником мысли, одним одиночеством в ночи, – и в нём даже проскальзывала отчаянная мысль поселиться в монастыре изгнанником, если … а давайте без этого если, а то и так тошно, – а сейчас перед ним встала невозможно сложная дилемма с ответом Валькирии на этот её вопрос, предполагающий со всех сторон неприемлемые для Валькирии ответы. Где она обязательно во всём виноватым не этих гиперботов сочтёт, – а это ведь они стоят за её анализом и данными ей характеристиками, – а именно его, сумевшего так паскудно всё это ими надуманное озвучить, как обязательно решит она. Хотя он будет максимально деликатно и осторожно проговаривать всё то, что в ней приметили выдающегося служба аналитики гиперботов, смягчая по максимуму все эти угловатости.
А что насчёт того, чтобы сказаться не столь сведущим, и кто эти машины знает, что они там себе надумали и решили, то лучше не выводить из себя так Валькирию. Кто всё равно потребует от него честного ответа, и даже не думай тут увиливать от ответа, знаю я вас(!), никогда вы за свои поступки не отвечаете и всё пытаетесь увильнуть от спроса с себя за всё вами «хорошее» сделанное. А вот к чему это она всё сказала, Алекс и вообще не может понять, единственное понимая, что теперь, когда он её так сильно разозлил, она будет к нему ещё более требовательней и беспощадней. – Учти, я как полиграф, по одной интонации и отклонению сердечного ритма и голоса сразу вычисляю, за кого тут меня решили считать. – И после таких её слов, внушающих много пессимизма и оптимизма нисколько, что дальше делать и как быть Алексу не ясно.
А ведь правду ей говорить так непросто, что … Алекс не знает, что выбрать – навсегда с Валькирией испортить отношения, – так принципиально горька это правда, – либо быть признанным придурком в её глазах, с кем вообще не стоит иметь хоть какие-то равноправные отношения.
И Алекс, как бы не сложна была эта задача, всё-таки принял решение, что говорит о нём не как о нюне, а как о решительном человеке. – Не могу я окончательно похоронить свои надежды, сказавшись придурком. Лучше горькая правда, чем придурковатая ложь. – С чем Алекс и обращается к Валькирии, обезоружив её для начала взглядом внимательности к ней, с выявлением в ней тех подробностей и выпуклостей, за которые в ней уцепились гиперботы в плане её использования по своему только назначению.
В чём Алекс проявил завидное для себя усердие, за что он и поздравил сам себя очень интересно, – хоть в этом оторвался, – принявшись уж слишком активно в ней много чего разглядывать и при этом так, как будто он не посторонний для неё человек, а ему это всё дозволено. И, пожалуй, дозволено, раз Валькирию не коробит и не бросает в яростное смятение в ответ на это визуальное угнетение её духа со стороны Алекса. В чьих визуальных намерениях, – она в этом на сто процентов уверена, – как бы он себя не сдерживал, а всё равно промелькнёт мысль природного соблазна, за которым стоит мужская природа и интеллект, руководимый стальной рукой рефлексов к своему размножению. Но Валькирия в себе имеет более крепкое разумное начало, способное ради дела на многое, и сейчас она всё это допускает до себя из всех этих деловых соображений.
Правда, не без контроля со своей стороны за Алексом. А то знает она вот такую человеческую природу, за которой ослабишь контроль или оставишь без присмотра, то она в лице Алекса обязательно много чего себе надумает и сочтёт себя в праве касаться в ней того, что его совершенно не касается. Где Алексу показывается, что ему бы пора уже заканчивать с демонстрацией своей важности и давай уж говори, что надумал, не томи душу.
– Вы слишком спешны и неспокойны в принятии своих решений. – Всё-таки собравшись с духом, Алекс выпаливает вот такое. И как ожидаемый результат, Валькирия остолбевает в охренеть каком умственном ступоре, вообще не дающим ей, набравшей полный рот слов, а со стороны кажется воздуха, вон как щёки надулись, и с глазами навыкат от невозможно никому постичь какого возмущения, всё это выплеснуть из себя на голову Алексу лишь по одной только причине – тогда она подтвердит всё это им заявленное. С чем она категорически не согласна, – это когда такое было, чтобы я эмоционально и экспрессивно действовала, – но при этом она никак сразу опровергнуть это не может. Ей нужно выдержать паузу, чтобы доказать обратное.
Что ей даётся с большим трудом, – она всё время порывалась что-нибудь интригующее на голову Алекса выговорить, и только её крепко внимательный к ней вид её останавливал, – и она удержав себя в рамках не экспрессивного и не шибко эмоционального человека, сглатывает этот накал страстей в виде слюнных выделений, и ровным и леденящим душу голосом проговаривает. – Я это учту. – Отчего Алексу стало страшно неуютно в себе, и несколько боязно насчёт этого её учту. И он надеется очень-очень, что не в его сторону будет этот учёт.
– А теперь, когда всё, что нужно было выяснили, то идём. – Говорит Валькирии всё тем же ровным, без всякой эмоциональной тональности голосом. Что слышится Алексу как её обида. А вот на кого, то он то здесь причём, и он не желает, чтобы его во всём обвиняли и делали крайним.
И в таком расстройстве духа, где Валькирия в себе безрезультатно искала всё то, что на неё тут наговорили оскорбительного, а Алекс себя некомфортно чувствовал по причине того, что его вынудили быть вестником плохих новостей, они выдвинулись по мостовой в сторону…Для начала, скорей всего, чтобы запутать след логотипов, кто определённо сочтёт за желательное быть в курсе их перемещений.
А вот эта мысль и пришла в голову Алексу, когда он устал корить Валькирию за то, что она его сама заставила делать, а сейчас идёт и на него дуется.
– Так что насчёт жучков? – вдруг задаётся этим вопросом Алекс на одном из дорожных переходов. А так как его вопрос был не ожидаем, и Валькирия была погружена в свои мысли, то она не сразу поняла, о чём её тут спрашивают. И она так и спрашивает, остановившись и повернувшись к Алексу. – Каких жучков?
На что Алекс даёт самый простой ответ. – Которые вы искали в своих карманах.
– Ах, этих! – выразительно говорит Валькирия, вспомнив. После чего она засовывает руки в карманы своей куртки, и лицевым анализом того, что она там сейчас нащупывает в карманах, начинает определять, что она там сейчас такое интересное отыскала в своих карманах. Чего быть не может, если эта вещь именно то, что она сейчас думает, если, конечно, это не предполагаемый жучок, выполненный в таком странном исполнении.
Здесь она замечает, что ни она одна так, с помощью интеллектуального начала, определяет, что она там у себя в кармане нащупала, а Алекс продолжает нагло думать, что его этот вопрос также касается, и она словесно пресекает все его дальнейшие попытки отыскать в её карманах нечто другое, кроме жучков. – Их здесь нет. – Говорит Валькирия.