Гиперпанк Безза… Книга вторая
Шрифт:
Так что требовательные и грозные взгляды коллег по службе, сейчас обращённые на Санька, кто даже курить по взрослому правильно не умеет, держа во рту сигарету аж всем расплеваться хочется, а ещё собрался тут оказать большое впечатление на Валькирию, – да она от одного непутёвого вида Санька, кто на свой и её счёт вон чего удивительного надумал, в сердцах перекрестится, совсем не понимая куда мир катится, – требуют от него сослаться на своё несмешное чувство юмора и само собой перед всеми тут надо извиниться.
И сейчас бы Санька так удручили и под себя подмяли все эти взрослые и серьёзные люди, не видящие, что тут есть смешного, если бы не всё тот же провокатор и подлый человек Альфредо, вмешавшийся очень для Санька вовремя в ход этой скупой на высказывания дискуссии. – Ладно, предположим, есть у тебя такие преднамерения в сторону Валькирии, – из своего далека говорит Альфредо, – за что тебя никто не может осудить, – все мы тянемся к недостижимому идеалу, – но каким образом ты рассчитываешь завоевать её, если скажем так, в тебе нет ничего из такого особенного, чего бы она не получила от всякого другого. К тому же нужно обязательно учитывать то, что она очень избирательна и оценочно-привередлива хотя бы по той причине, что она идеальна и значит, имеет право большего выбора и быть слегка капризной. Так что к ней на хромой кобыле не подъедешь, как понимаю не только я, единственное средство твоего передвижения по перекрёсткам дорог жизни.
Что говорить, а сумел Альфредо смутить Санька, так его расстроив этими настоящими реалиями жизни, являющимися непреодолимыми препятствиями для него в сторону завоевания Валькирии, что он побледнел, стал определённо жалок, и в лице в худшую сторону изменился от такой несправедливости жизни. При виде чего взгляды коллег Санька немедленно смягчились, и каждый захотел чем-нибудь подбодрить Санька.
А так как причиной этого расстройства Санька была Валькирия, то коллеги Санька ничего другого и лучшего не придумали, как начать выказывать Валькирию не полностью в белом и идеальном свете. И как бы она не идеальна не была, но и в ней есть свои душевные и внешние затемнения, как пятна на солнце.
Ну и тут, к внутренней радости и удовольствию Альфредо, включивший сейчас диктофон, началось перечисление всего того, что в Валькирии есть такого, что затрудняет её понимание и всё такое.
– Слишком наша Валькирия бесцеремонна с нами себя ведёт. – Скорей всего, вот это вырвалось по причине наболевшего у одного из сотрудников нижнего звена, Малины, кто, честно сказать, был шибко язвительным и интеллектуально-злобным сотрудником, как говорят в его случае, живущим чужими недостатками и их наблюдениями. И то, что никто бы не заметил, Малина всегда это заметит и мимо не только сам не пройдёт, а ещё и начальству укажет на пол, оплёванный никем-то из задержанных преступников при разгорячённом разговоре на его допросе (ему это допустимо, что с него ещё взять), а самим следователем, кто мало того, что не воздержан на свои эмоции и материалистического характера слова, но и плевать он хотел не только на подозреваемого и справедливое разбирательство дела, но и на пол.
Вот, наверное, почему, сказанное Малиной не особо пользовалось успехом, и все решили игнорировать им сказанное, со всем вниманием обратившись к сказанному Алексом. Кто, работая в группе с Валькирией, имеет, что о ней сказать больше и подробней, чем все тут, в курилке, вместе взятые люди.
– Ну давай уж, рассказывай, не набивай себе цену. – Начинают приободривать на рассказ Алекса его коллеги. – У тебя-то уж точно есть, что о ней порассказать.
А Алекс не собирается ничего тут никому рассказывать о взаимоотношениях в их маленьком, автономном коллективе, который он считает за семью. А это значит, что сор из семьи выносить плохая жизненная подробность. Но как это всё объяснишь всем этим парням, видящих тебя насквозь, как они решили думать, и считать, что именно наличие пикантного характера взаимоотношений с Валькирией (а другого не предусмотрено в их головах, функционирующих на инстинктивных микросхемах), не даёт ему всё как есть рассказать.
При этом и отмалчиваться достойно и без задней мысли, скрываемой им, так получается и всеми так это видится, совсем не получается. Все начинают думать убедительно очень, что Алекс большая скотина и жмот, раз не хочет хотя бы самой малой толикой своего счастья с ними поделиться, рассказав, как там не холодна до жара в груди в его сторону Валькирия, когда они после погони за преступником стоят совсем рядом друг с другом и раскрасневшиеся от бега отдышиваются, делясь между собой эмоциями и много ещё там чем.
– Ну ладно, слушайте. – Не выдержав в итоге этого на себя давления, Алекс раскрывает рот и…Вот они и приехали для начала к своей остановке, и времени на все эти зрелые мысли у Алекса больше нет, когда нужно выходить. Что он и проделывает вслед за Валькирией, вышедшей первой из автобуса и затем выдвинувшейся к зданию их отделения бюро контроля и статистических данных. А Алексу приходится её нагонять, и всегда не полностью, а лишь на шаг позади неё. Ему, видите ли, так более удобно за ней следовать, как бы быть для неё фигуральной, а при случае и буквальной опорой.
Вот, к примеру, она поскользнётся, и задрав ноги вверх, полетит головой, затылочной её частью в сторону встречи с жёсткой и гололёдной поверхностью мостовой, и что спрашивается, тогда её там ждёт, не окажись тут рядом его, Алекса, сумеющего очень заблаговременно и обязательно подставить свои руки, на которые она и приземлится.
А тот, кто думает, что это всё отмазки для лохов и глупцов, тогда как Алекс всего лишь использует такое своё стратегически выверенное положение по отношению к Валькирии в личных целях – он её может рассматривать с любым выражением своего лица, в том числе с самонадеянным и всё ему тут по силам, не боясь нарваться на взгляд недоумения Валькирии, то слушайте больше Альфредо, кто всё обязательно переврёт, чтобы сделать расположение к мужскому полу со стороны Валькирии только в одном случае (в случае с ним) позитивным и благожелательным.
Но всё это вопросы гипотетической реальности, тогда как сейчас перед ними стоит вопрос на время в десять минут, обозначенных Валькирией, за которые они должны, как на месте начинает с сомнением думаться Алексом, успеть столько невозможно сложных дел проделать: зайти к шефу, отчитаться (этот вопрос на себя берёт Валькирия, и Алекс может здесь не переживать за задержку), освободить себя от инициализирующих их, как ответственных членов общества вещей – карточек, телефонов и другого рода средств своего позиционирования в системе определения жизнедеятельности этого высокооктанового организма, ещё называемого социальным объединением людей в концентраторе их целеполагания – в городе, что тоже по времени недолго, но вот решить вопрос со спецсредством «интером», голографическим преобразователем, где нужно также решить вопрос с теми личностями, – о них ясно одно только, что они будут из числа задержанных преступников, – под кого они будут внешне рядится, как только Алекс может так высказаться, то тут вопрос ни десяти, и, пожалуй, не сорока пяти минут.
Что и заставляет Алекса с сомнением сейчас смотреть на Валькирию, кому бы самой пора пересмотреть свои взгляды на отведённое ею время на проведение этой операции. Которая, как он чуть было не забыл, включит в себя сборы всего того, что им может пригодится для выживаемости в этом мире за окном их отделения, ставшим агрессивным для них с того самого момента, как только они откажутся от всего того, что он собой олицетворяет, а именно технологический уклад жизни и систематизацию процесса мышления человека, во всём полагающегося и ориентирующегося на взаимодействие с реальностью не непосредственно, а посредством передаточного звена в виде технологий.