Гирей – моё детство
Шрифт:
Я прикипел к этим камушкам, и хотелось о них знать всё, благо, папа был рядом – он руководил разгрузкой и «следил» за мной.
Папа с улыбкой и смехом отвечал на все мои вопросы, и даже на тот, как они получаются.
– Они растут…
– Как картошка? – мне приходилось видеть посадку: по две картошки (в три года научился считать до трёх) и под кустом вырастает много-много.
– Как картошка, – смеялся радостно папа.
В свои планы папу не посветил. Нашёл укромное место, выкопал лунку и «посадил» три белых камешка. Через много
Переполненный восторгом и радостью прибежал к отцу. Он тоже радовался и хвалил меня (от чего родилось первое лёгкое сомнение), мы смеялись, рассыпая «выращенные» мною камешки… Мама бурчала: «Нанесли мусору», – но с лица не сходила улыбка.
Вдруг мне вспомнилось, что от посаженной белой картошки вырастают белые, от розовых – розовые… Мой восторг пропал: не было белых камушков, кроме трёх, были голубые, серые, красные – я увидел неправду… и разревелся. Папа что-то говорил, для меня непонятное, но я чувствовал неправду, кричал «Нет!» и ревел, проливая лужи слёз.
Прошло время. Отец, сестра и я возвращались с огорода, где папа и сестра копали картошку, а меня, как всегда, привязали на поводок… чтоб не залез, куда не нужно, или не докучал многочисленными вопросами… Вечерело…
– Куда прячется солнце?
Папа живо отреагировал, остановился и поднял меня на руки.
– Видишь?.. Оно садится в трубу, – так и было… солнце наполовину вошло в печную трубу на хате деда Панченко. Удивление… и дед Панченко – необыкновенный.
– …Почему?
– Ночью мы спать должны… вот солнце и опускается в трубу – пачкается сажей, чтобы не светить.
– А утром солнце моется?
– Обязательно: или в реке, если день ясный, или в тучах.
– А зачем мы перед сном моемся, утром опять умываемся?
– Чтобы простыни не пачкать, – вмешалась сестра.
Простыни… неинтересно… а солнце совсем скрылось в трубе, но темнота еще не наступила – наверное, полностью не покрылось сажей.
Было одно нестерпимое желание увидеть вблизи, как солнце за сажей в трубу опускается. Но до хаты деда Панченко необходимо преодолеть железную дорогу, до которой мне запрещено даже подходить.
Однажды пути были «чистыми» и во мне исчез страх – бежал со всех сил… Дед Панченко сидел на скамейке у забора и грозил мне пальцем.
– Куда, стервёнок, как малохольный, через путя мчишься?
– Дедушка, дедушка! Пойдем быстрее… покажи, как солнце в твою трубу садится…
– …Какое солнце?.. В какую трубу?.. Где горит?.. – он соскочил со скамейки и кинулся во двор… а я увидел: солнце скрывалось за большим раскидистым тополем на той стороне реки.
Слёзы пытались смыть неправду, но это им не удавалось при всём их обилии… и память не сохранила последующие минуты, часы, а может, и месяцы жизни.
Взгляд из будущего
Когда обнаруживаешь ложь в том, чем ты живёшь, наплывает скверное состояние и может возникнуть безразличие к окружающим, если нет тормоза от скверны… и нет желания быть самостоятельным.
У самостоятельных главная вера в знания, ибо в познании докапываются в глубь истины. Скользить по поверхности знаний предельно легко и безответственно и, главное, нет веры в свои знания, разве что высокомерной самоуверенности, и при этом отсутствует движитель познания – владеть сомнениями.
Своим детям и внукам никогда не объяснял явления природы или жизни выдумкой и фантазией… надеюсь, это приблизило их к самостоятельности на более ранней стадии, чем меня.
Жизнь ничему не учит, она наказывает тех, кто не учится.
Анекдоты о гирейцах от Саши Козюлина
– Делали, что хотели, а получилось ненужное… лучше бы не делали.
– Лучше бы не хотели! – вставляет Лёха.
– Глупо разгоняться к краю пропасти, не имея крыльев…
– И какой же русский не любит быстрой езды… по краю пропасти… хоть плачь, хоть ржи, – добавляет Ваня Голиков.
– Время летит при движении к цели. Решаешь задачу – не замечаешь время, его как бы нет…
– Но Родина слышит, Родина знает… – предупреждает Ваня Голиков.
Дед Панченко ловко проглаживал деревянный брусок рубанком, из которого выползала стружка, изворачиваясь в крендель, усыпая пол, источая терпкий запах. Дед пел, а меня прижало к стенке страхом – у другой стенки стояли гроб и крест… Может, дед Панченко скрывает свой страх?
– Дедушка, тебя не пугает гроб?
– Гляди, какой ладный… нет, не боюсь.
– А если тебя в него положат?
– Слава Богу!.. От бабки-ведьмы избавлюсь, – мне виделось, что прилетает подобие Бабы-яги, разбрасывает веселые стружки и мучает деда… поэтому он не боится смерти.
Видел, как паровозом перерезало рабочего на путях, и его крик о жизни до последней секунды… Когда его хоронили, за гробом шло много народу и все плакали… Что эти слёзы?.. жалость?.. или страх перед смертью?
Когда этой весной умер Сталин, плакали все, кого я видел… Что эти слёзы – утрата важного или ритуал оплакивания?
На соседней улице, оказалось, жила старушка. Ее хоронили несколько человек, безмолвно и без слёз… Старикам не нужна жизнь?.. Они не боятся смерти?
Боюсь я. Не хочу, чтобы плакала мама, которая всегда оберегает меня… Хочу много увидеть в этом мире и наделать вагон дел.
Может, деда доконала его «ведьма»? Во мне вскипала ненависть, закрадывался страх. Как ни радостно было смотреть на работу деда, страх встретить «ведьму» выгнал меня из его мастерской.